— Вот ты, милый человек, скажи мне, любишь ли ты баню? — дядя Коля прищурился и внимательно посмотрел на меня.
Добавить в моё избранное
8 мин, 57 сек 9650
— Ну как не любить?! Конечно люблю. А что?
— Да историю я интересную для тебя вспомнил, раз уж ты всеми этими упырями да лешими, и прочей нечестью интересуешься. Рассказать?
— А то! Тем более вечер такой хороший, ветер за окном того гляди ветки посшибает, аж жутко становиться, да небо почернело, — я поглядел в окошко.
— Да — а. Ежели в такой дождь попадёшь, промокнешь до нитки и тут как раз в баньку бы залезть, кости продрогшие попарить, да не тут — то было, в баню с умом ходить надо. А то такой беды на себя накликать можешь, что потом и поправить нельзя будет.
Жил в деревне в соседях у деда моего, о котором я тебе в прошлый раз рассказывал, мужичок один, звали его Тимофей. Хозяином был справным, от людей добрых работящих в поле не отставал, на зверя лесного ходил, рыбалил, ну а уж на гулянках стопки мимо рта не проносил. Но характером был упёртый и ни верил ни во что. Бывало, соберутся люди вечером вокруг лавки, а на лавке старик какой сидит, да рассказывает про подвиги былые, времена стародавние, да чудеса неведомые. А Тимофей подойдёт, послушает и давай ругаться да браниться, мол, чего ты врёшь старый, чему детей учишь! Никогда не верил.
Был у него в хозяйстве один только недостаток — бани не было, так и приходилось по соседям проситься, чтоб совсем грязью не зарасти. Но время шло, хозяйство помаленьку да обустраивалось и, наконец, построил он себе баню, всей улицей помогали. Ну, как водится, праздник отгуляли, пришло время и парку нового попробовать. А париться Тимофей шибко любил, да еще как парился! В каменку ковшика три — четыре опустит, заберется на полок да давай себя в самый густой пар веником охаживать.
А вишь как в старину говаривали, в первый пар ни в коем разе ходить нельзя было. Это сейчас ученые всякие говорят, мол, в первый пар нельзя — угореть можно, дескать, баня после протопки выстояться должна, чтобы весь дым вышел, тогда париться можно. Не знаю, уж что там правда или нет, но рассказываю тебе по факту, как было. В первый пар всегда банник как натоплено смотрит. Ну, чего ты на меня смотришь, не знаешь кто такой банник, хе — хе. Вот смотри, в доме кто? Домовой, правильно. В лесу кто? Леший, молодец, знаешь! В озере кто? Водяной, ну а в бане — банник — хозяин бани. Зло — ой дух! У нас на селе девок, которые в первый пар шли, задавленными потом находили, а то и с кожей содранной… Ну так вот. Первый пар он самый горячий, вот и пошел Тимофей под вечер, квасу с собой жбан взял, веник дубовый, все как положено. Только время уже к десяти подходит, домашним помыться тоже надо, ну и послали мальчонку посмотреть, где там батька. Он через минуты две прибегает, взъерошенный, плачет: батька, говорит, в предбаннике не то жив, не то мертв, в чем мать родила на полу лежит. Кликнули соседей, мужики за Тимофеем, и правда — лежит на полу. Посмотрели — живой, в парилку сунулись, а там!… Все вверх дном стоит, тазы перевернуты, бочки с водой пустые, стены почернели. Принесли домой, водой студеной плеснули, он глаза открыл, застонал и ни слова ни полслова, так и лежит, кряхтит.
Дня, наверное, три прошло, лучше не становится, лежит как полоумный и мычит что — то изредка, только посинел весь. Стали думать, что ж делать — то, так ведь и до беды недалеко. Батюшку звали. Тот походил, бородой потряс, молитвы почитал, лоб нахмурил да так и ушел, только плечами пожал. А лучше не становится.
Был у нас в соседнем селе мужичок один, Яков его звали. Так вот говаривали про него, что знает он много про нечисть всякую и заговоры против них ведает. Шибко его попы наши не любили, к церкви близко не пускали, а он и не ходил больно. Ну, позвали его помочь сладить с хворью. Пришел он, посмотрел, порасспросил что да как, ну ему и рассказали, что в новой бане попарился, нашли еле живого. Сходил Яков в баню под вечер, долго его не было, вернулся и говорит:
— Это банный хозяин его держит, осерчал за что — то. Ты вот, что, хозяюшка, приготовь мне на завтра скатерть белую, поллитру и две рюмки, да смотри, чтобы они простые были, без узоров каких и не граненые, обычные — белые, спасать буду мужика твоего, а то недолго ему так осталось.
А я тогда с сыном Тимофеевым — Серенькой дружил, вот он ко мне прибегает утром, все рассказал и говорит, пойду сегодня погляжу, что там Яков будет делать, чтоб батьку моего спасти, айда, говорит, со мной. Забоялся я тогда, но вида не подал. Уговорились с ним сторожить, когда Яков придет, а дальше от него ни на шаг, ну чтоб не видел он нас, конечно, а то не допустит.
Сидим, значит, мы в кустах. Темно уж стало, да так, хоть глаз коли. Видим, подошел Яков к избе, постучал тихонько в окошко. Вышла хозяйка, подала ему скатерть, бутыль да рюмочки. Сказал он ей что — то да и пошел в сторону леса. Мы за ним. Долго шли или нет сказать сейчас уж и не смогу, помню только, что всю рубаху изодрал по кустам пробираясь, но вышли на кладбище. Вот тут нас такой страх забрал, что описать нельзя!
— Да историю я интересную для тебя вспомнил, раз уж ты всеми этими упырями да лешими, и прочей нечестью интересуешься. Рассказать?
— А то! Тем более вечер такой хороший, ветер за окном того гляди ветки посшибает, аж жутко становиться, да небо почернело, — я поглядел в окошко.
— Да — а. Ежели в такой дождь попадёшь, промокнешь до нитки и тут как раз в баньку бы залезть, кости продрогшие попарить, да не тут — то было, в баню с умом ходить надо. А то такой беды на себя накликать можешь, что потом и поправить нельзя будет.
Жил в деревне в соседях у деда моего, о котором я тебе в прошлый раз рассказывал, мужичок один, звали его Тимофей. Хозяином был справным, от людей добрых работящих в поле не отставал, на зверя лесного ходил, рыбалил, ну а уж на гулянках стопки мимо рта не проносил. Но характером был упёртый и ни верил ни во что. Бывало, соберутся люди вечером вокруг лавки, а на лавке старик какой сидит, да рассказывает про подвиги былые, времена стародавние, да чудеса неведомые. А Тимофей подойдёт, послушает и давай ругаться да браниться, мол, чего ты врёшь старый, чему детей учишь! Никогда не верил.
Был у него в хозяйстве один только недостаток — бани не было, так и приходилось по соседям проситься, чтоб совсем грязью не зарасти. Но время шло, хозяйство помаленьку да обустраивалось и, наконец, построил он себе баню, всей улицей помогали. Ну, как водится, праздник отгуляли, пришло время и парку нового попробовать. А париться Тимофей шибко любил, да еще как парился! В каменку ковшика три — четыре опустит, заберется на полок да давай себя в самый густой пар веником охаживать.
А вишь как в старину говаривали, в первый пар ни в коем разе ходить нельзя было. Это сейчас ученые всякие говорят, мол, в первый пар нельзя — угореть можно, дескать, баня после протопки выстояться должна, чтобы весь дым вышел, тогда париться можно. Не знаю, уж что там правда или нет, но рассказываю тебе по факту, как было. В первый пар всегда банник как натоплено смотрит. Ну, чего ты на меня смотришь, не знаешь кто такой банник, хе — хе. Вот смотри, в доме кто? Домовой, правильно. В лесу кто? Леший, молодец, знаешь! В озере кто? Водяной, ну а в бане — банник — хозяин бани. Зло — ой дух! У нас на селе девок, которые в первый пар шли, задавленными потом находили, а то и с кожей содранной… Ну так вот. Первый пар он самый горячий, вот и пошел Тимофей под вечер, квасу с собой жбан взял, веник дубовый, все как положено. Только время уже к десяти подходит, домашним помыться тоже надо, ну и послали мальчонку посмотреть, где там батька. Он через минуты две прибегает, взъерошенный, плачет: батька, говорит, в предбаннике не то жив, не то мертв, в чем мать родила на полу лежит. Кликнули соседей, мужики за Тимофеем, и правда — лежит на полу. Посмотрели — живой, в парилку сунулись, а там!… Все вверх дном стоит, тазы перевернуты, бочки с водой пустые, стены почернели. Принесли домой, водой студеной плеснули, он глаза открыл, застонал и ни слова ни полслова, так и лежит, кряхтит.
Дня, наверное, три прошло, лучше не становится, лежит как полоумный и мычит что — то изредка, только посинел весь. Стали думать, что ж делать — то, так ведь и до беды недалеко. Батюшку звали. Тот походил, бородой потряс, молитвы почитал, лоб нахмурил да так и ушел, только плечами пожал. А лучше не становится.
Был у нас в соседнем селе мужичок один, Яков его звали. Так вот говаривали про него, что знает он много про нечисть всякую и заговоры против них ведает. Шибко его попы наши не любили, к церкви близко не пускали, а он и не ходил больно. Ну, позвали его помочь сладить с хворью. Пришел он, посмотрел, порасспросил что да как, ну ему и рассказали, что в новой бане попарился, нашли еле живого. Сходил Яков в баню под вечер, долго его не было, вернулся и говорит:
— Это банный хозяин его держит, осерчал за что — то. Ты вот, что, хозяюшка, приготовь мне на завтра скатерть белую, поллитру и две рюмки, да смотри, чтобы они простые были, без узоров каких и не граненые, обычные — белые, спасать буду мужика твоего, а то недолго ему так осталось.
А я тогда с сыном Тимофеевым — Серенькой дружил, вот он ко мне прибегает утром, все рассказал и говорит, пойду сегодня погляжу, что там Яков будет делать, чтоб батьку моего спасти, айда, говорит, со мной. Забоялся я тогда, но вида не подал. Уговорились с ним сторожить, когда Яков придет, а дальше от него ни на шаг, ну чтоб не видел он нас, конечно, а то не допустит.
Сидим, значит, мы в кустах. Темно уж стало, да так, хоть глаз коли. Видим, подошел Яков к избе, постучал тихонько в окошко. Вышла хозяйка, подала ему скатерть, бутыль да рюмочки. Сказал он ей что — то да и пошел в сторону леса. Мы за ним. Долго шли или нет сказать сейчас уж и не смогу, помню только, что всю рубаху изодрал по кустам пробираясь, но вышли на кладбище. Вот тут нас такой страх забрал, что описать нельзя!
Страница
1 из 3
1 из 3
