Матысек и Мадонна

И то.

— Поспал бы я о час, — говорит он.

— А ты опесни меня, матушка.

И ложится тяжелоглаво на колени Матери Божией, вдыхая миро и ладан белобелых одежд её, впитывая щекою теплое благоточение плоти её, закрывая глаза и миропокоясь сердцем, а всё же — прислушиваясь овцепасно.

Ветер, взобравшись на звонницу, осторожно трогает колокол, и тот вздыхает нутряно и буддоподобно: о-о-о-м-м-м.

А батька опять возропщет и звонаря душу и тушу разупокоит, возгоняя на колоколенку во укрепление медногласых. И возлезет согбенный звонарь наверх, остеохондрозно чертыхаясь.

У-о-о-о-м-м-м… Тише ты! Разбудишь Чадо, разбудишь Его, разбудишь упование моё.

Спи, Матысек, спи.

Пальчики Богородицевы блуждают в белокудрости влас его, задумчиво перебирают колечки. Млечнобелая капля дрожит на коричневом венце трепетно. Напевает Она небесногласно и влажно:

Не шурши под полом, мышь, - Пусть подремлет мой малыш.

Иисусик сладко спит, Ангел с небушка летит.

Агнец прилёг у ножки её, прижался, затих. Вечер дышит в лад песне, что-то шепчет ветроголосо.

Батька молитвословит, чеканнолобно поклоняясь: «О Пресвятая Госпоже Владычице! Воздвигни нас»… А Она Матысека баюкает, не внемлет.

Блаженны нищие духом, бо их есть Царствие Небесное. Как же можно нас из церковки, за пук?!

Пук-пук-перепук по пол-грошика за пук.

Всё от Бога же — и блаженство и пук. Как же можно блаженных из церковки! Боголожен еси бяху бысть, батька! А еще и возругал нелепословно чадо Божие, возгрубил злоборечиво. Не еси ты, не еси… — Не-е-е, — подтверждает овца хвостотрясно.

— Не-е-е, — головоклонно вторит другая.

Ты, собаченька, не лай, Мово детку не пугай.

Иисусик сладко спит, Ангел в головах стоит.

Матысек дремотно упокоен, слюнотекуче всхрапывает ртом приотверстым. Сновидится ему ангелокрылый овцеродный агнец снебасходящий в сиянии благости; и глас, с облак глаголящий: се Матысек, чадо моё возлюбленное присноблаженное…