Ниночка хорошо помнила ночь, когда сон впервые убежал от неё. Лупоглазый Скрат грел ноги пушистым хвостом, ночник рассыпал по потолку млечный путь, а темнота с обещанием цветных сказок мягко запрокинула голову на подушку, и как-то сбоку, словно проходящий человек задел локтем, толкнула мысль: «А что, если я не усну?» Холодная, узкая волна прошла от живота до пяток, и Ниночка открыла глаза прямо в звёздное небо.
Добавить в моё избранное
10 мин, 49 сек 18077
Она лежала неподвижно, с деревянными, как у куклы Буратино, руками и ногами, медленно вдыхая и выдыхая воздух. В тишине между щелчками секундной стрелки должно было быть что-то ещё. Вот сейчас, сейчас, сейчас… Шшшшш… Кто-то задел рисунок на двери. «Доброе утро, мамочка» и тюльпаны в вазе восковыми мелками. Ниночка прикрепила его перед сном, и тот, кто шёл по коридору, стараясь не шуметь, не заметил листок бумаги.
Девочка замерла на вздохе, не отрывая взгляда от круглой ручки. Вот повернётся, и тогда нужно кричать… Но тот, кто старался не шуметь, постоял немного и пошёл дальше.
Встать с кровати было очень страшно, а оставаться и ждать, когда ОН пойдёт обратно, ещё страшнее. Прижимая к себе Скрата, Ниночка осторожно открыла дверь. Но, прежде чем побежать в спальню мамы, посмотрела на НЕГО. ОН как раз дошёл до конца коридора, освещенного светом фонаря, и девочка сразу узнала:
— Мама, мама!
Уже не страшный силуэт вздрогнул и обернулся.
— Ты почему не спишь? — мама быстро подошла, неслышно ступая шерстяными носками по паркету.
— Живо в постель и чтоб тихо.
И мягко подтолкнула обратно, в комнату.
— Мам, а что у тебя в руке?
— Ничего. Живо в постель, кому говорю! Одеялком накройтесь, а то Скрат, бедняга, совсем замёрз, — Ниночка ничего не слышала, но мама обернулась через плечо, словно на какой-то звук и скороговоркой повторила:
— и чтобы тихо! ОН уже близко!
Кто ОН и почему у мамы в руке не ничего, а нож, Ниночка спросить не успела. Забралась под одеяло с головой, чтобы не слышать, если ещё кто-то будет стараться не шуметь и не видеть, как ОН поворачивает дверную ручку.
Под одеялом Ниночка закрыла глаза и стала вспоминать стихотворение, которое учили в детском саду… «Милая мамочка, лучшая в мире»… Слова путались, а тихо было так долго и так страшно, что Ниночка решила досчитать до пяти и встать.
— Раз, — и откинула одеяло, — два, — спустила ноги на пол, — три… Дверь скрипнула, и Ниночка замерла. Ведь ОН бы постарался, чтобы не скрипнула, да? Но холод, который и был страхом, опять вернулся, и девочка могла только сидеть и ждать, КТО войдёт.
Пожалуйста, пожалуйста… — Не спишь, солнышко? Разбудил кто-то?
Бабушка… Будь Ниночка постарше, она могла рассердиться или засмеяться, но пока просто радовалась, что это бабушка. Знакомая, родная.
— Нет, я сама… Бабушка, я скучала по тебе… А мама сказала, что ОН близко. ОН тут, да?
— Ну что ты солнышко, ложись, спи, — бабушка наклонилась и поправила одеяло, скрыв под морщинистыми веками провалы глазниц, — мама ошиблась. Не ОН, а ОНА.
Ниночка вспомнила, что бабушка давно не могла встать с кровати, не могла двигаться так бесшумно, и ей очень-очень захотелось проснуться.
Аня Аня терпеть не могла, когда её ставили перед выбором. И всё из-за сна, терзающего уже много лет.
Ане снилось, как просыпается, встаёт осторожно, стараясь не потревожить лежащего мужчину. Иногда место рядом пустовало, но всё равно лучше было не шуметь… Во сне она точно знала, что делать дальше. Сначала спуститься вниз, на первый этаж, и там, в кухне, взять нож. Нож был то на подставке, то в ящике стола, то в раковине, на барной стойке, на полу… Затем подняться обратно, на второй этаж.
И тогда начиналось самое неприятное.
Перед Аней возникал длинный коридор с окном в конце. С улицы падал свет фонаря вперемешку с тенями деревьев. Он мутно освещал множество дверей по обе стороны. И Ане непременно нужно убить того, кто спит за одной из них. Чтобы всё закончилось. Во сне она очень ясно понимала — ей не спастись, но она может спасти других. Это наполняло её твёрдостью, неотвратимостью и восторгом. Да, она станет убийцей, зато спасёт многих. Так хорошо и так правильно.
Только нужно верно выбрать, какую дверь открыть. Одну. Всегда только одну.
Аня начинала ходить по коридору, прислушиваться к посторонним звукам, к своим ощущениям, и с каждой минутой время истекало, а сердце начинало биться сильнее и сильнее, задавая обратный отсчёт. И, когда тревога становилась непереносимой, Аня или просыпалась или открывала ближайшую дверь и била ножом по скрытому одеялом телу — большому, маленькому, худому, толстому… И тогда её приходилось будить, а потом успокаивать и разжимать судорожно сжатые пальцы. А когда будить некому — выбираться из сна самой. Тяжело, с замершим в горле криком распрямлять окоченевшее и уже словно не живое тело… Она выбирала неправильно.
Сон пугал Аню и привлекал, как зачастую привлекает страшное, становясь желанным. Он был хрупок, как любой сон, после пробуждения уходящий в небытие. И каждый мог оказаться последним, стоило лишь угадать один, верный раз. По вечерам Аня ловила себя на мысли — приснится или нет? Сладкая, азартная жуть, о которой никто не знал.
Так было до переезда в этот дом — двухэтажный, с кухней внизу и длинным коридором с окном в конце второго этажа.
Девочка замерла на вздохе, не отрывая взгляда от круглой ручки. Вот повернётся, и тогда нужно кричать… Но тот, кто старался не шуметь, постоял немного и пошёл дальше.
Встать с кровати было очень страшно, а оставаться и ждать, когда ОН пойдёт обратно, ещё страшнее. Прижимая к себе Скрата, Ниночка осторожно открыла дверь. Но, прежде чем побежать в спальню мамы, посмотрела на НЕГО. ОН как раз дошёл до конца коридора, освещенного светом фонаря, и девочка сразу узнала:
— Мама, мама!
Уже не страшный силуэт вздрогнул и обернулся.
— Ты почему не спишь? — мама быстро подошла, неслышно ступая шерстяными носками по паркету.
— Живо в постель и чтоб тихо.
И мягко подтолкнула обратно, в комнату.
— Мам, а что у тебя в руке?
— Ничего. Живо в постель, кому говорю! Одеялком накройтесь, а то Скрат, бедняга, совсем замёрз, — Ниночка ничего не слышала, но мама обернулась через плечо, словно на какой-то звук и скороговоркой повторила:
— и чтобы тихо! ОН уже близко!
Кто ОН и почему у мамы в руке не ничего, а нож, Ниночка спросить не успела. Забралась под одеяло с головой, чтобы не слышать, если ещё кто-то будет стараться не шуметь и не видеть, как ОН поворачивает дверную ручку.
Под одеялом Ниночка закрыла глаза и стала вспоминать стихотворение, которое учили в детском саду… «Милая мамочка, лучшая в мире»… Слова путались, а тихо было так долго и так страшно, что Ниночка решила досчитать до пяти и встать.
— Раз, — и откинула одеяло, — два, — спустила ноги на пол, — три… Дверь скрипнула, и Ниночка замерла. Ведь ОН бы постарался, чтобы не скрипнула, да? Но холод, который и был страхом, опять вернулся, и девочка могла только сидеть и ждать, КТО войдёт.
Пожалуйста, пожалуйста… — Не спишь, солнышко? Разбудил кто-то?
Бабушка… Будь Ниночка постарше, она могла рассердиться или засмеяться, но пока просто радовалась, что это бабушка. Знакомая, родная.
— Нет, я сама… Бабушка, я скучала по тебе… А мама сказала, что ОН близко. ОН тут, да?
— Ну что ты солнышко, ложись, спи, — бабушка наклонилась и поправила одеяло, скрыв под морщинистыми веками провалы глазниц, — мама ошиблась. Не ОН, а ОНА.
Ниночка вспомнила, что бабушка давно не могла встать с кровати, не могла двигаться так бесшумно, и ей очень-очень захотелось проснуться.
Аня Аня терпеть не могла, когда её ставили перед выбором. И всё из-за сна, терзающего уже много лет.
Ане снилось, как просыпается, встаёт осторожно, стараясь не потревожить лежащего мужчину. Иногда место рядом пустовало, но всё равно лучше было не шуметь… Во сне она точно знала, что делать дальше. Сначала спуститься вниз, на первый этаж, и там, в кухне, взять нож. Нож был то на подставке, то в ящике стола, то в раковине, на барной стойке, на полу… Затем подняться обратно, на второй этаж.
И тогда начиналось самое неприятное.
Перед Аней возникал длинный коридор с окном в конце. С улицы падал свет фонаря вперемешку с тенями деревьев. Он мутно освещал множество дверей по обе стороны. И Ане непременно нужно убить того, кто спит за одной из них. Чтобы всё закончилось. Во сне она очень ясно понимала — ей не спастись, но она может спасти других. Это наполняло её твёрдостью, неотвратимостью и восторгом. Да, она станет убийцей, зато спасёт многих. Так хорошо и так правильно.
Только нужно верно выбрать, какую дверь открыть. Одну. Всегда только одну.
Аня начинала ходить по коридору, прислушиваться к посторонним звукам, к своим ощущениям, и с каждой минутой время истекало, а сердце начинало биться сильнее и сильнее, задавая обратный отсчёт. И, когда тревога становилась непереносимой, Аня или просыпалась или открывала ближайшую дверь и била ножом по скрытому одеялом телу — большому, маленькому, худому, толстому… И тогда её приходилось будить, а потом успокаивать и разжимать судорожно сжатые пальцы. А когда будить некому — выбираться из сна самой. Тяжело, с замершим в горле криком распрямлять окоченевшее и уже словно не живое тело… Она выбирала неправильно.
Сон пугал Аню и привлекал, как зачастую привлекает страшное, становясь желанным. Он был хрупок, как любой сон, после пробуждения уходящий в небытие. И каждый мог оказаться последним, стоило лишь угадать один, верный раз. По вечерам Аня ловила себя на мысли — приснится или нет? Сладкая, азартная жуть, о которой никто не знал.
Так было до переезда в этот дом — двухэтажный, с кухней внизу и длинным коридором с окном в конце второго этажа.
Страница
1 из 3
1 из 3
