Добавить в моё избранное
7 мин, 41 сек 18126
Если Алиса догадается, что играет с чемпионом страны среди юниоров — всё пойдёт прахом.
Алиса уже закрыла глаза. Интересно, к её воображаемой доске полагалась воображаемая коробочка?
Третья партия была жёсткой. Алиса уже не говорила, а выкрикивала ходы, громкие, как оружейные залпы. Шашки кололи пальцы, их словно пропитало статическое электричество. На десятом ходу я уже не чувствовал себя зрителем — я был словно продолжением Алисы, её дополнительной парой рук, и упорно тащил вместе с ней неподатливую партию к победе.
На двадцатом Алиса закашлялась. Я посмотрел на неё, словно проснувшись, но не знал, чем помочь — огоньки и экраны ничего для меня не значили. Потом перевёл взгляд на моего спутника и чуть не вскрикнул.
Перед ним лежал карманный компьютер. На экране — та же позиция, что на доске. Заметив мой взгляд, он чуть заметно пожал плечами. Ну, надо же что-то делать с этой распроклятой Алисой! И только потом двинул шашку, точь-в-точь так же, как советовал экран.
Ещё ход! Я уже не понимаю, что творится. Ещё! И ещё!
Доска дрожала, над ней словно стояло марево. Дело, наверное, идёт к ничьей. И тут быстрая тень пронеслась над доской, и запищали в унисон её возмущённые приборы.
Алиса сидела на кровати, сжимая в руках наладонник. Её лицо было перекошено — может, от боли, а может, от бешенства.
— Алиса, — заговорил чемпион, — ты играешь действительно здорово. Я думаю, тебе нужно поучаствовать в турнирах. Особенно за женскую сборную. Игроков с твоей судьбой женские шашки пока не знали.
Алиса закашлялась. Кашель бил её, как палкой — один спазм, второй, третий.
Она зыркнула исподлобья чёрными глазами.
Взревела:
— Не смейте за мной записывать!
И швырнула наладонник в окно. Стекло хрустнуло и рассыпалось, внизу застонала сирена.
А потом совсем рядом с нами, прямо над ухом, раздался писк. Вспыхнули красным огоньки на панели, а экранчик показал ровную зелёную линию. Алиса повалилась на кровать, сжимая в руке оливковый провод, который только что вырвала из розетки. Задрожал и приоткрылся рот, но вместо крика послышался тихий, почти мелодичный свист, который, наверное, издают последние песчинки, прежде чем тоже провалиться в воронку. А потом обмякла и затихла, глядя в пустой потолок.
Доска стояла рядом с ней и шашки, казалось, смотрели с сочувствием на свою повелительницу.
Единственными родственниками оказались мы — потому что других посетителей у Алисы не было, а я назвался её братом. На нас и легли все расходы по её погребению, так что семейный скандал получился порядочный.
Возможно, это была её посмертная месть.
Алиса уже закрыла глаза. Интересно, к её воображаемой доске полагалась воображаемая коробочка?
Третья партия была жёсткой. Алиса уже не говорила, а выкрикивала ходы, громкие, как оружейные залпы. Шашки кололи пальцы, их словно пропитало статическое электричество. На десятом ходу я уже не чувствовал себя зрителем — я был словно продолжением Алисы, её дополнительной парой рук, и упорно тащил вместе с ней неподатливую партию к победе.
На двадцатом Алиса закашлялась. Я посмотрел на неё, словно проснувшись, но не знал, чем помочь — огоньки и экраны ничего для меня не значили. Потом перевёл взгляд на моего спутника и чуть не вскрикнул.
Перед ним лежал карманный компьютер. На экране — та же позиция, что на доске. Заметив мой взгляд, он чуть заметно пожал плечами. Ну, надо же что-то делать с этой распроклятой Алисой! И только потом двинул шашку, точь-в-точь так же, как советовал экран.
Ещё ход! Я уже не понимаю, что творится. Ещё! И ещё!
Доска дрожала, над ней словно стояло марево. Дело, наверное, идёт к ничьей. И тут быстрая тень пронеслась над доской, и запищали в унисон её возмущённые приборы.
Алиса сидела на кровати, сжимая в руках наладонник. Её лицо было перекошено — может, от боли, а может, от бешенства.
— Алиса, — заговорил чемпион, — ты играешь действительно здорово. Я думаю, тебе нужно поучаствовать в турнирах. Особенно за женскую сборную. Игроков с твоей судьбой женские шашки пока не знали.
Алиса закашлялась. Кашель бил её, как палкой — один спазм, второй, третий.
Она зыркнула исподлобья чёрными глазами.
Взревела:
— Не смейте за мной записывать!
И швырнула наладонник в окно. Стекло хрустнуло и рассыпалось, внизу застонала сирена.
А потом совсем рядом с нами, прямо над ухом, раздался писк. Вспыхнули красным огоньки на панели, а экранчик показал ровную зелёную линию. Алиса повалилась на кровать, сжимая в руке оливковый провод, который только что вырвала из розетки. Задрожал и приоткрылся рот, но вместо крика послышался тихий, почти мелодичный свист, который, наверное, издают последние песчинки, прежде чем тоже провалиться в воронку. А потом обмякла и затихла, глядя в пустой потолок.
Доска стояла рядом с ней и шашки, казалось, смотрели с сочувствием на свою повелительницу.
Единственными родственниками оказались мы — потому что других посетителей у Алисы не было, а я назвался её братом. На нас и легли все расходы по её погребению, так что семейный скандал получился порядочный.
Возможно, это была её посмертная месть.
Страница
3 из 3
3 из 3
