Иву-Иву

«… Я, как и все, батюшка, тоже поначалу решил, что это фокус и ничего более. Однако, едва дотронувшись до прута, я сразу же отдернул руку, ибо был он действительно раскален.

Во время следующей демонстрации я стоял уже в первом ряду и был очень внимателен. Могу засвидетельствовать, что Рогволд прута не касался, а только поднял ладони кверху — и прут, словно бы подчиняясь его воле, тоже поднялся и завис в воздухе. А затем — практически мгновенно раскалился добела, так, что и смотреть было нестерпимо — и рухнул обратно на деревянную колоду. И на сей раз он (прут) был посередине завязан узлом … Как такое возможно сотворить с куском железа толщиною в палец, на глазах у полутора сотен человек — уму непостижимо. Добавить к этому могу лишь то, что Рогволд (сразу же после второго опыта) предложил всем желающим убедиться, что прут — холодный как лед»… Закончился еще один рабочий день. Марк Витальевич выключил ноутбук, затем кондиционер и, наконец, свет в офисе. Покосился на стол секретарши — опять не прибрала бумаги перед уходом, зараза. Запер дверь кабинета и направился к лифту.

Машина — серый «Фольксваген» — как всегда, терпеливо дожидалась его на подземной стоянке и отозвалась громким радостным сигналом на нажатие кнопки ремоут-пульта. От работы до дому езды было минут восемь-десять.

Зато дома Марка Витальевича ждал гость… Человек лет пятидесяти с небольшим, длинноволосый и длиннобородый (причем и то, и другое было какого-то сероватого, пепельного оттенка), одетый в грязный, старомодный плащ, сидел в любимом кресле хозяина дома и спокойно пил кофе из его же, хозяина, чашки. Спрашивать, как этот тип проник в квартиру через сейфовую дверь, снабженную двумя замками и электронной сигнализацией, было наивно до глупости.

— Как поживаешь, Марк? Все ли в порядке? — спросил гость.

— Благодарю тебя, Рогволд. Не жалуюсь, — осторожно ответил хозяин дома, кладя свой кожаный портфель на софу и медленно опускаясь рядом. Он старался не сводить глаз с посетителя, но при этом не встречаться с ним взглядом.

— Христофор нервничает. Он просил передать тебе — в последнее время ты злоупотребляешь тем, что от нас получил.

По лицу Марка пробежала тень.

— Чем именно недоволен Христофор?

— Неделю назад ты был в баре с друзьями. Возникла драка, и ты покалечил троих.

— Они сами напросились! — вспыхнул Марк.

— Эти пьяные уроды… Рогволд поднял руку, и Марк запнулся.

— А пять дней назад ты соблазнил жену большого начальника. И, наконец, вчера утром — выиграл в мгновенную лотерею сто тысяч рублей.

— Да, но… — Знаю, что ты хочешь возразить: «Вы-то сами сплошь и рядом демонстрируете свои способности». Но мы и ты — не одно и то же. Твой дар вторичен. И ты помнишь условия договора — пускать его в ход лишь в случае крайней необходимости.

Гость говорил очень тихо, однако Марку казалось, будто каждое его слово молотом бьет по барабанным перепонкам.

— Передайте Христофору, что я… Что я раскаиваюсь, — проговорил, наконец, Марк.

— Этого больше не повторится.

— Хотелось бы верить, — сказал Рогволд, поднимаясь с места.

— Иначе… Гость подошел к окну, отдернул шторы, повернул голову к Марку и улыбнулся.

— Хороший у тебя кофе. Ты не мог бы приготовить мне еще?

— Да-да, конечно! — поспешил ответить Марк и, прихватив пустую чашку, ретировался на кухню.

Когда он через минуту-другую вернулся в гостиную, Рогволда уже и след простыл. Окно и дверь по-прежнему оставались запертыми. Марк шагнул к подоконнику и уставился на улицу с высоты восьмого этажа. Улица была пустынна.

Отец Геннадий сидел за большим письменным столом и, размышляя, рисовал на листе бумаги различные символы — треугольник, ломаная линия, песочные часы… «Я почти знаю ответ на вопрос. Почти… Только вот пользы никакой от этого знания. Я следил за ними много лет, пытаясь понять, кто они и что. И теперь надо решать, что делать. Даже если допустить мысль, что мне поверят… К чему это может привести? Люди слабы и всего боятся. Часть ударится в панику, а часть… Выходит, самое лучшее, что я могу предпринять — это молчать. Похоронить в себе свои знания».

Отец Геннадий снял телефонную трубку и набрал номер Виктора. Ответом были длинные гудки.

«Он должен был вернуться сегодня днем. Неужели?.».

Повинуясь какому-то безотчетному импульсу, священник включил телевизор.

«Срочное сообщение, — возвестила с экрана женщина-комментатор.

— Авиалайнер ТУ-154, совершавший рейс Стамбул — Москва, потерпел аварию в районе»… Отец Геннадий закрыл лицо руками и сидел так, слыша лишь обрывки затертых, казенных фраз: «Ведутся поиски… По всей видимости… Неисправность двигателя… Черный ящик»… Когда священник опустил ладони и открыл глаза, то увидел сидящего напротив человека. Того самого, которого описывал в своих письмах Виктор.