Сам не знаю, как я догадался, но, глядя на них, я понял, что это летчики и экипажи, убитые в боях, а теперь они в своих самолетах отправились в свой последний полет, в последнее путешествие.
Добавить в моё избранное
7 мин, 4 сек 19347
Роальд Даль «Они никогда не станут взрослыми» — Верхняя турель, сто девятые на двенадцать часов!
— Есть, сэр, точно!
Трах-та-та-тах!
— Один дымит, падает, падает! Готов!
Бум! Взорвался! Браво, верхняя турель!
Януш вытер пот со лба и покачал спарку «Браунингов» — под плексигласовым колпаком стало жарко. Весны здесь вообще теплые, и кузнечики уже донимают. Старик вздохнул и полез вниз с неудобного велосипедного сиденья, хрустя ревматическими суставами. Мальчишки-соседи ох и посмеялись бы, глядя на его полеты внутри собственной головы. Играет, дурень лысый полумертвый, сам с собой.
Сколько ни носит человека по свету, а все же в преклонные годы нужен свой дом, хоть как вот такой дощатый беленый коттеджик возле старого летного поля. Как померла Магда, Януш твердо решил осесть, покончить с сезонными мотаниями туда-сюда, и примеривался, раза два почти решаясь, но вовремя выяснялись разные детали, то термиты, неучтенные милосердными (к термитам) хозяевами дома, то еще что. А тут просто таки подфартило, как некогда в покер — лет десять он не держал в руке фишек, да, все десять, с тех пор, как обещал Магде. Слово его всегда значило — железно! И друзья-коллеги по картам тоже это знали.
Предложение включало и жилье, и неутомительную работу — хоть не больно денежно, да сколько ему теперь нужно. И, вдобавок, он теперь живет рядом с любовью всей своей жизни, второй после Магды, а если хронологически, то первой.
Так при маленьком авиамузее под открытым небом, в зеленых полях, на окраине штата, где почти никогда не идет снег, поселился смотритель — плешивый сморчок всегда в одной клетчатой рубахе с распашным воротом, хлопковом синем комбинезоне и желтых от пыли китайских кроссовках, в юности нахально и безуспешно выдававших себя за доподлинный «Найк».
Скоро среди десятка самолетов, навеки нелетающих, у старика нашлись любимцы. Толстый серебристый и желтокрылый «Буффало» он с чего-то прозвал Смигом и по своей, тайной примете, дружески попинывал по спущенному колесу, проходя.
Но самой внушительной и самой уважаемой была «Бетти Лу», тускло-алюминиевая громада — «летающая крепость» Б-17. Имя написали желтыми хвостатыми литерами умелые руки на дюрале у носа, они же нарисовали пониже прехорошенькую рыжую стервочку в синем цельном купальнике и ковбойских сапожках, давно, когда «крепость» еще грозово рокотала в свободном небе над пленной Европой.
Внутри «крепость» гораздо меньше, чем снаружи, и тощему Янушу по приставной лесенке приходилось втискиваться через дверцу перед правым стабилизатором, недоумевая, каково же приходилось здоровым молодым пилотам с парашютами. Самолет изрядно послужил — краска на приборах пооблезла, шины колес стерлись до лысости, заплатки пятнали фюзеляж, а в спинке одного пилотского кресла осталась дыра сантиметров двух диаметром.
Он облюбовал верхнюю турель, где когда-то сидел бортмеханик. Януш за весну вычистил и смазал нестреляющие пулеметы, полозки и зубчатки турели, даже зашил порванную кожу на сиденьице — и теперь перевоплощался иногда, наслаждаясь в полуденные тягучие часы, под хорал бешеных кузнечиков.
В июне, спустя неделю после дня рождения Магды, он проснулся ночью, услышал ее шаги, но то всего лишь пришла в гости бродячая кошка. Януш развел сгущенного молока в блюдце, черно-белая путница уткнула туда носик, урча. Старик впихнул узловатые ступни в кеды и вышел поглядеть Луну, все равно, он знал, теперь скучно ворочаться до утра.
Луна выдалась на изумленье — круглая и тугая, мерцали звездочки в небе и белели звезды на крыльях, в черных сплошных кругах. «Бетти Лу» посверкивала стеклами — Януш через тесный хвост, сгибаясь, через отсек штурмана с астролюком — можно было выпрямиться, через пустой и гулкий бомбоотсек по решетчатому мостику над закрытыми створками — прошел «к себе».
Залез, повозился, взялся за рукоятки, холодные, собственноручно обмотанные изолентой. Теперь он сам стал самолетом. Четыре мертвых мотора выставили черные лопасти пропеллеров. Януш с тихим щелчком повернул установку и прицелился в Луну, четким перекрестьем в самую середку.
— Огонь, механик, огонь! — прошептал он.
Кто-то кашлянул снизу.
Старик как-то сразу уверился: в кресле командира сидит призрак. Таких лунно-белых лиц у живого не найдешь, а если к тому же гость одет в полный пилотский доспех образца сорок первого года, даже лямки древнего «Ирвина» перекрещиваются на кожаной коричневой груди.
— Простите, — полубеззвучно сказал призрак, — я не ожидал Вас.
— Я… я ничего, не против.
— Старик замолчал, соображая, о чем будет интересно беседовать призраку. О здешней жизни? Или наоборот, он поймет это как величайшую бестактность?
— Да я и так могу видеть ваш белый свет. Правда, только маленький кусочек и в такие вот, лунные ночи. Я Джон, а Вы?
— … Я… Януш, очень приятно.
— Есть, сэр, точно!
Трах-та-та-тах!
— Один дымит, падает, падает! Готов!
Бум! Взорвался! Браво, верхняя турель!
Януш вытер пот со лба и покачал спарку «Браунингов» — под плексигласовым колпаком стало жарко. Весны здесь вообще теплые, и кузнечики уже донимают. Старик вздохнул и полез вниз с неудобного велосипедного сиденья, хрустя ревматическими суставами. Мальчишки-соседи ох и посмеялись бы, глядя на его полеты внутри собственной головы. Играет, дурень лысый полумертвый, сам с собой.
Сколько ни носит человека по свету, а все же в преклонные годы нужен свой дом, хоть как вот такой дощатый беленый коттеджик возле старого летного поля. Как померла Магда, Януш твердо решил осесть, покончить с сезонными мотаниями туда-сюда, и примеривался, раза два почти решаясь, но вовремя выяснялись разные детали, то термиты, неучтенные милосердными (к термитам) хозяевами дома, то еще что. А тут просто таки подфартило, как некогда в покер — лет десять он не держал в руке фишек, да, все десять, с тех пор, как обещал Магде. Слово его всегда значило — железно! И друзья-коллеги по картам тоже это знали.
Предложение включало и жилье, и неутомительную работу — хоть не больно денежно, да сколько ему теперь нужно. И, вдобавок, он теперь живет рядом с любовью всей своей жизни, второй после Магды, а если хронологически, то первой.
Так при маленьком авиамузее под открытым небом, в зеленых полях, на окраине штата, где почти никогда не идет снег, поселился смотритель — плешивый сморчок всегда в одной клетчатой рубахе с распашным воротом, хлопковом синем комбинезоне и желтых от пыли китайских кроссовках, в юности нахально и безуспешно выдававших себя за доподлинный «Найк».
Скоро среди десятка самолетов, навеки нелетающих, у старика нашлись любимцы. Толстый серебристый и желтокрылый «Буффало» он с чего-то прозвал Смигом и по своей, тайной примете, дружески попинывал по спущенному колесу, проходя.
Но самой внушительной и самой уважаемой была «Бетти Лу», тускло-алюминиевая громада — «летающая крепость» Б-17. Имя написали желтыми хвостатыми литерами умелые руки на дюрале у носа, они же нарисовали пониже прехорошенькую рыжую стервочку в синем цельном купальнике и ковбойских сапожках, давно, когда «крепость» еще грозово рокотала в свободном небе над пленной Европой.
Внутри «крепость» гораздо меньше, чем снаружи, и тощему Янушу по приставной лесенке приходилось втискиваться через дверцу перед правым стабилизатором, недоумевая, каково же приходилось здоровым молодым пилотам с парашютами. Самолет изрядно послужил — краска на приборах пооблезла, шины колес стерлись до лысости, заплатки пятнали фюзеляж, а в спинке одного пилотского кресла осталась дыра сантиметров двух диаметром.
Он облюбовал верхнюю турель, где когда-то сидел бортмеханик. Януш за весну вычистил и смазал нестреляющие пулеметы, полозки и зубчатки турели, даже зашил порванную кожу на сиденьице — и теперь перевоплощался иногда, наслаждаясь в полуденные тягучие часы, под хорал бешеных кузнечиков.
В июне, спустя неделю после дня рождения Магды, он проснулся ночью, услышал ее шаги, но то всего лишь пришла в гости бродячая кошка. Януш развел сгущенного молока в блюдце, черно-белая путница уткнула туда носик, урча. Старик впихнул узловатые ступни в кеды и вышел поглядеть Луну, все равно, он знал, теперь скучно ворочаться до утра.
Луна выдалась на изумленье — круглая и тугая, мерцали звездочки в небе и белели звезды на крыльях, в черных сплошных кругах. «Бетти Лу» посверкивала стеклами — Януш через тесный хвост, сгибаясь, через отсек штурмана с астролюком — можно было выпрямиться, через пустой и гулкий бомбоотсек по решетчатому мостику над закрытыми створками — прошел «к себе».
Залез, повозился, взялся за рукоятки, холодные, собственноручно обмотанные изолентой. Теперь он сам стал самолетом. Четыре мертвых мотора выставили черные лопасти пропеллеров. Януш с тихим щелчком повернул установку и прицелился в Луну, четким перекрестьем в самую середку.
— Огонь, механик, огонь! — прошептал он.
Кто-то кашлянул снизу.
Старик как-то сразу уверился: в кресле командира сидит призрак. Таких лунно-белых лиц у живого не найдешь, а если к тому же гость одет в полный пилотский доспех образца сорок первого года, даже лямки древнего «Ирвина» перекрещиваются на кожаной коричневой груди.
— Простите, — полубеззвучно сказал призрак, — я не ожидал Вас.
— Я… я ничего, не против.
— Старик замолчал, соображая, о чем будет интересно беседовать призраку. О здешней жизни? Или наоборот, он поймет это как величайшую бестактность?
— Да я и так могу видеть ваш белый свет. Правда, только маленький кусочек и в такие вот, лунные ночи. Я Джон, а Вы?
— … Я… Януш, очень приятно.
Страница
1 из 3
1 из 3
