Как быстро, однако, пролетело лето — как будто его и не было. Как будто из весны все сразу попали в осень с её промозглой слякотной сыростью, где одолевает постоянное желание спать…
Добавить в моё избранное
6 мин, 54 сек 15120
«Дзи-иии-нь — ровно в 9 утра вежливо, но настойчиво, зазвонил телефон. Если вежливо, значит, опять звонят из издательства, чтоб им пусто было. И опять придётся объяснять, почему ничего не готово к публикации… — Да! Нет, пока ничего не получается, одна банальщина про тяжёлую жизнь ночных бабочек… Что? Писать про дневных? Это про капустниц, что-ли? Ну, знаете ли… А о чём ещё писать — о буднях доблестной полиции? Да достали уже всех эти будни — сплошные сериалы про них! Читателю нужно что-нибудь вечное, большое и чистое — как море… — Море… Да, море! — баритоном откликнулась трубка.
— Давненько у нас не было морских рассказов. Дерзайте, старина! Ждём!
— Пока-пока, — зевая, бросаю трубку на рычаг. Ещё полчаса сна, а дальше буду думать только о море. Хорошо бы вспомнить что-нибудь яркое из давнишних поездок на солнечные пляжи Сочи или Геленджика, или… Где же ты, Муза моя дорогая?… — Да здесь я — жду, когда твой адмиральский час закончится, — проскрипел над ухом чей-то простуженный голос. Вздрогнув от неожиданности, я уставился на странное существо, отдалённо напоминающее старушку-техничку в нашей школе, оставшейся где-то в далёких 70-х — те же седеющие букли, наспех взбитые в подобие причёски, и такой же балахон, только не синий, а грязно-белый, как выгоревшая на солнце парусина… — Ну, да — парусина, — доставая из широченного кармана изящную, изогнутую в виде дракончика курительную трубку, пробасила незнакомая дама, — а ты сам попробуй жить на корабле в «воздушном» платье!
— Вы были на корабле? И… что же вы там делали?
— Угостите даму спичкой! — голосом Маньки-Облигации кокетливо пропела женщина и, умело раскурив трубку, предложила перейти на «ты»:
— Слышь, юнга, у тебя на камбузе не найдётся пара глотков для сугреву — тяпнем за дружбу!?
— Да-да, конечно, — заторопился я, припоминая, где жена припрятала для торжественного случая виски «Белая лошадь».
— Будем закомы — Муза! Боже, какая дрянь, — поморщилась гостья, занюхивая рукавом балахона содержимое залпом выпитого стакана. Да не смотри ты на меня ТАК! Бытие определяет сознание — во!
На всякий случай я понимающе закивал: ага, оно много, чего определяет — бытие мое… — П-понимаешь, — уже слегка заплетающимся языком продолжила Муза, — наш боцман оказался тайным графоманом. Однажды, когда корабль стоял на рейде, я посетила его во время стихописания — вот как тебя сейчас. Только он угощал меня ромом и солёными крабами.
— Муза улыбнулась своим воспоминаниям.
— А потом он запеленговал меня и взял на абордаж, три тысячи чертей! — Тут она громко икнула и всхлипнула.
— В общем, я пошла за ним на край света. Настоящий был морской волк!
— Постойте… Вы — влюбились в боцмана!? — Эта мысль ошарашила меня.
— Нууу, — запнулась Муза, подыскивая подходящее слово, — странные люди, только и думают о любви. Скажем так: я стала его личной морской Музой. Знаешь, как кайфово было сидеть с ним в тесном кубрике и находить новые рифмы, когда за бортом волнуется море… Иногда мы ложились в дрейф, и тогда для нас включалась машина времени… А буффало всегда имела для моего боцмана НЗ газа и таскала ему с камбуза говноешки.
От воспоминаний у Музы заурчало в животе, и я подсунул ей бутерброд с килькой, который она тут же благодарно умяла, не забыв плеснуть себе ещё «Белой лошади».
— Эээ, может, достаточно? Я уже представлял, как рассердится жена, заподозрив меня в единоличном распитии «заначки».
— Н-не дрейфь, салага! Щас ещё пошлём гонца! — Муза, повернувшись к окну, залихватски свистнула в два пальца, и за стеклом тут же возникла добродушная конская морда.
— Слетай-ка, Пегасик, за бухлом, — и она ткнула пальцем в этикетку на бутылке, где красовалась лошадь, поразительно похожая на самого коня. Пегас послушно мотнул головой и мгновенно исчез… — Магазин за углом! — успел крикнуть я и осёкся, представив, как конь покупает алкоголь.
— Он же… даже без пальто… — Не парься, — покровительственно усмехнулась Муза, выливая в стакан остатки «лошади».
— Лучше расскажи, какие у тебя сложности с твоим издателем. Может, нужна моя протекция? — Она хитро прищурилась и выпустила мне в лицо клубы вонючего дыма (боже, что она курит))) — Протекция? Я посмотрел на неё оценивающим взглядом. Да уж… Из-под буклей на меня глазели две осоловевшие пуговицы неопределённого цвета, над которыми щетинились брови, кажется, никогда не знавшие пинцета; ресницы совсем выгорели на солнце, поэтому глаза казались круглыми и невыразительными. Нос… Нос для женщины — это главное. Это — показатель её породы, воспитания и даже помыслов… Её нос оказался на удивление прямым и тонким, и я как-то сразу успокоился: люди с таким профилем практически не способны на обман. А вот и губы. Интересно, если их слегка тронуть помадой… В окно громко, будто копытом, постучали.
— Давненько у нас не было морских рассказов. Дерзайте, старина! Ждём!
— Пока-пока, — зевая, бросаю трубку на рычаг. Ещё полчаса сна, а дальше буду думать только о море. Хорошо бы вспомнить что-нибудь яркое из давнишних поездок на солнечные пляжи Сочи или Геленджика, или… Где же ты, Муза моя дорогая?… — Да здесь я — жду, когда твой адмиральский час закончится, — проскрипел над ухом чей-то простуженный голос. Вздрогнув от неожиданности, я уставился на странное существо, отдалённо напоминающее старушку-техничку в нашей школе, оставшейся где-то в далёких 70-х — те же седеющие букли, наспех взбитые в подобие причёски, и такой же балахон, только не синий, а грязно-белый, как выгоревшая на солнце парусина… — Ну, да — парусина, — доставая из широченного кармана изящную, изогнутую в виде дракончика курительную трубку, пробасила незнакомая дама, — а ты сам попробуй жить на корабле в «воздушном» платье!
— Вы были на корабле? И… что же вы там делали?
— Угостите даму спичкой! — голосом Маньки-Облигации кокетливо пропела женщина и, умело раскурив трубку, предложила перейти на «ты»:
— Слышь, юнга, у тебя на камбузе не найдётся пара глотков для сугреву — тяпнем за дружбу!?
— Да-да, конечно, — заторопился я, припоминая, где жена припрятала для торжественного случая виски «Белая лошадь».
— Будем закомы — Муза! Боже, какая дрянь, — поморщилась гостья, занюхивая рукавом балахона содержимое залпом выпитого стакана. Да не смотри ты на меня ТАК! Бытие определяет сознание — во!
На всякий случай я понимающе закивал: ага, оно много, чего определяет — бытие мое… — П-понимаешь, — уже слегка заплетающимся языком продолжила Муза, — наш боцман оказался тайным графоманом. Однажды, когда корабль стоял на рейде, я посетила его во время стихописания — вот как тебя сейчас. Только он угощал меня ромом и солёными крабами.
— Муза улыбнулась своим воспоминаниям.
— А потом он запеленговал меня и взял на абордаж, три тысячи чертей! — Тут она громко икнула и всхлипнула.
— В общем, я пошла за ним на край света. Настоящий был морской волк!
— Постойте… Вы — влюбились в боцмана!? — Эта мысль ошарашила меня.
— Нууу, — запнулась Муза, подыскивая подходящее слово, — странные люди, только и думают о любви. Скажем так: я стала его личной морской Музой. Знаешь, как кайфово было сидеть с ним в тесном кубрике и находить новые рифмы, когда за бортом волнуется море… Иногда мы ложились в дрейф, и тогда для нас включалась машина времени… А буффало всегда имела для моего боцмана НЗ газа и таскала ему с камбуза говноешки.
От воспоминаний у Музы заурчало в животе, и я подсунул ей бутерброд с килькой, который она тут же благодарно умяла, не забыв плеснуть себе ещё «Белой лошади».
— Эээ, может, достаточно? Я уже представлял, как рассердится жена, заподозрив меня в единоличном распитии «заначки».
— Н-не дрейфь, салага! Щас ещё пошлём гонца! — Муза, повернувшись к окну, залихватски свистнула в два пальца, и за стеклом тут же возникла добродушная конская морда.
— Слетай-ка, Пегасик, за бухлом, — и она ткнула пальцем в этикетку на бутылке, где красовалась лошадь, поразительно похожая на самого коня. Пегас послушно мотнул головой и мгновенно исчез… — Магазин за углом! — успел крикнуть я и осёкся, представив, как конь покупает алкоголь.
— Он же… даже без пальто… — Не парься, — покровительственно усмехнулась Муза, выливая в стакан остатки «лошади».
— Лучше расскажи, какие у тебя сложности с твоим издателем. Может, нужна моя протекция? — Она хитро прищурилась и выпустила мне в лицо клубы вонючего дыма (боже, что она курит))) — Протекция? Я посмотрел на неё оценивающим взглядом. Да уж… Из-под буклей на меня глазели две осоловевшие пуговицы неопределённого цвета, над которыми щетинились брови, кажется, никогда не знавшие пинцета; ресницы совсем выгорели на солнце, поэтому глаза казались круглыми и невыразительными. Нос… Нос для женщины — это главное. Это — показатель её породы, воспитания и даже помыслов… Её нос оказался на удивление прямым и тонким, и я как-то сразу успокоился: люди с таким профилем практически не способны на обман. А вот и губы. Интересно, если их слегка тронуть помадой… В окно громко, будто копытом, постучали.
Страница
1 из 2
1 из 2
