Добавить в моё избранное
8 мин, 37 сек 960
Постояв еще на коленях и отдышавшись, девушка обтерлась юбкой и пошла дальше под грубые окрики стражи. Епископ со свитой двинулся следом.
Он брезгливо поддернул мантию, когда они проходили мимо кровавой лужи, но Пьер вдруг замер и потянулся туда.
— Ваше Преосвященство! Чудо какое-то… — Чего тебе? — недовольно спросил священник.
— Крови не видел никогда? Дурные соки из нее выходят, вот и… Тут он замер, пораженный. Потому что кровавая лужа вовсе не была лужей. Она имела форму креста, да такую четкую, что совпадением это быть не могло.
— Крест, ваше Преосвященство! Она святая!
Кошон испуганно перекрестился. «Нет уж, — решил он, — дальше медлить нельзя, по городу и так идут слухи… С Жанной Девой надо кончать. Кончать!» — Пьер, твои глаза обмануло злое колдовство, — сказал он как можно спокойнее.
— Ах она грешница, а я-то, наивный пастырь, подумал: раскаялась девка, а она вишь что творит… Бесстыжая!
«Завтра отдам приказ, — соображал епископ.
— Пусть всю женскую одежду у нее изымут и оставят мужеское платье, она переоденется… Ее грехом будет!» — Ваше Преосвященство!
Брат Пьер испуганно смотрел на него.
— Чего тебе?
— Вы сейчас… Ликом переменились, клянусь, видел оскал звериный, прямо как у той лесной ведьмы, которую под Пасху сожгли. Испуг взял меня, я над вами молитву Христову прочел, вы и опомнились.
— Вот дурак-то! — в сердцах сказал Кошон.
— Кончай со своим постом, а то и не то причудится. Да знаю, знаю, епитимья за грехи. Дай руку-то, негодник.
И они пошли вперед, епископ и монах, и свита за ними. В небе над Руаном уже зажигалась вечерняя заря, и видны были звезды.
Стоял месяц май, лета от Рождества Христова тысяча четыреста тридцать первого.
Он брезгливо поддернул мантию, когда они проходили мимо кровавой лужи, но Пьер вдруг замер и потянулся туда.
— Ваше Преосвященство! Чудо какое-то… — Чего тебе? — недовольно спросил священник.
— Крови не видел никогда? Дурные соки из нее выходят, вот и… Тут он замер, пораженный. Потому что кровавая лужа вовсе не была лужей. Она имела форму креста, да такую четкую, что совпадением это быть не могло.
— Крест, ваше Преосвященство! Она святая!
Кошон испуганно перекрестился. «Нет уж, — решил он, — дальше медлить нельзя, по городу и так идут слухи… С Жанной Девой надо кончать. Кончать!» — Пьер, твои глаза обмануло злое колдовство, — сказал он как можно спокойнее.
— Ах она грешница, а я-то, наивный пастырь, подумал: раскаялась девка, а она вишь что творит… Бесстыжая!
«Завтра отдам приказ, — соображал епископ.
— Пусть всю женскую одежду у нее изымут и оставят мужеское платье, она переоденется… Ее грехом будет!» — Ваше Преосвященство!
Брат Пьер испуганно смотрел на него.
— Чего тебе?
— Вы сейчас… Ликом переменились, клянусь, видел оскал звериный, прямо как у той лесной ведьмы, которую под Пасху сожгли. Испуг взял меня, я над вами молитву Христову прочел, вы и опомнились.
— Вот дурак-то! — в сердцах сказал Кошон.
— Кончай со своим постом, а то и не то причудится. Да знаю, знаю, епитимья за грехи. Дай руку-то, негодник.
И они пошли вперед, епископ и монах, и свита за ними. В небе над Руаном уже зажигалась вечерняя заря, и видны были звезды.
Стоял месяц май, лета от Рождества Христова тысяча четыреста тридцать первого.
Страница
3 из 3
3 из 3
