Июльская ночь

— Лады, дядя, раздавай! — проговорили мужички почти одновременно.

Новая игра пошла ничуть не лучше первой. Хотя сам тасовал колоду и карты раздавал, остался Терентий без кафтана и, поежившись от ночного холода, сел еще ближе к огню. Он уже явственно понимал, что нечисто играют незнакомцы, но ничего не мог поделать, так как был в меньшинстве. Решил он тогда их обман разгадать. И даже не заметил, как разгорался в нем все больше азарт, как он вновь и вновь требовал у этих двоих реваншу, и как продувал одну вещь за другой: кисет с табаком, рубаху, сапоги. А тем временем уже светать начинало.

Наконец, когда остался Терентий в одном исподнем, сказали ему довольные обманщики:

— Ну вот, дядя, больше нечего тебе на кон ставить… кроме собственной души. Так сыграем на душу твою!

— Это как же на душу? — вздрогнув, переспросил Терентий и невольно отпрянул от них назад, будто от гадюк ядовитых. Глаза его полезли на лоб от изумления: всякого он ожидал от этих мужичков — ну шулеры, плуты карточные, ну воры, ну грабители — но чтобы нечистью оказались!

Тут, только заря поднялась, увидел он, что на головах у игроков в кудрях рожки прячутся, а вместо человечьих лиц — рыла свиные! Попятился он, крестясь, а черти уж тянули к нему свои руки с длинными когтями, ухмылялись криво.

— Отдавай, — говорят, — нам свою душу, не отстанем!

Да пока играл с ними Терентий, уж и ночь прошла: забрезжил Божий рассвет и поляну осветил, а вдали на сельском подворье кочет заголосил — и поплыли, потекли черти под солнечными лучами, визжа точно ошпаренные.

Мужик даже глаза свои зажмурил. А как открыл — увидел возле костра две большие кучи навоза, а рядом — свой картуз, сапоги и прочую одежду, которую чертям в карты проиграл.

Только не стал он забирать своих вещей, — не до того было — а пошел, как был, в одном исподнем назад к лесной дороге, которая вывела его при дневном свете прямиком к родной деревне.

Долго мужик объяснял жене, что с ним приключилось, да она не поверила — сначала крепко отходила его скалкою, а потом уж простила.

С тех самых пор Терентий почти не пил, а если выпивал — то знал меру и до глубокой ночи в корчме не засиживался. А уж к картам и вовсе больше ни разу не прикасался.