Еще не открыв глаза, я вспоминал что-то последнее, что было до того, как я выпал из сознания. И я вспомнил. Красный круг медного солнца, расплавлено растекавшийся на полнеба и раскидывавший свой кровавый отблеск на клубы царственных туч…
Добавить в моё избранное
5 мин, 12 сек 2114
Или это пролитая кровь испарялась от жаркой битвы, устремлялась к прародителю-солнцу и застывала, не пройдя и половины пути? Мы попали в засаду. Капкан своими жадными створами захлопнулся и поймал зверя, но не за лапу, нет! Зверь сам вложил свою голову в него, да так, чтоб сошлись эти створы прямо на шее. Только теперь, когда позади эта кровавая пляска, цепочка событий раскрывала одно своё звено за другим: я вспомнил вчерашнюю гадкую ухмылку канцлера и его напутственные слова, вспомнил случайный разговор с хорунжим три дня назад, в котором он обмолвился о своем нечаянном свидетельстве доставки в пригород крупной партии оружия и доспехов…
— Эй! Ты как там?
В оглушающей тишине голос мальчонки показался неожиданно громким. Я молниеносно повернул голову на вырвавший меня из размышлений вопрос, но глаза не успели перестроиться с темноты на резкий свет, и я невольно зажмурился.
— Ты кто такой?
Мой голос неестественно прохрипел и скорее походил на звериный рык, чем на человеческую речь, но мальчонка не испугался. Когда глаза примирились с исходящим от облаков, затянувших плотным покровом все небо, белесым светом, я смог как следует его рассмотреть.
— А ты… — Да. Кто какой желает, так и являюсь.
Чумазый пастушок, с озорной травинкой во рту и свирелькой в кармане местами подлатанной, но справной рубахи, висевшей мешком на костлявом тельце. Русые волосы и любознательные серые глаза в хитром прищуре. Теплые брючки, состоявшие, на первый взгляд, из сплошных заплат, и обладавшие неопределенным из-за обилия грязных пятен цветом.
— Да я эта… Нууу… Так.
— Так? Имя что ль такое?
— Да неее.
— Широкая улыбка обнажила удивительно белые ровные зубы.
— Я эта. Местный.
Я попробовал подняться. О том, чтобы встать на ноги не могло быть и речи, голова кружилась как после недельной попойки, но мне надо было хотя бы сесть. Чувствовал я свое тело так, как должно быть чувствовало свое набитое цыплячьим пухом чучело лисицы из коллекции нашего инквизитора. Ох и страстный коллекционер этот наш инквизитор, у него разве только заспиртованного рога дьявола не было в коллекции. Так и сделал бы из него самого, выродка, чучело потрошеное. Левая рука не двигалась вопреки всем моим тщетным усилиям и мысленным приказам, но я все равно подтянулся на правой и оперся спиной о ствол какого-то дерева, а это было весьма нелегко, учитывая превышающую мой собственный вес броню, сковавшую движения и придавившую к земле.
Дуб? Но ведь в нашей области дубы в помине не росли, а до ближайшей из вероятных три дня пути галопом… Я осмотрелся вокруг. Еще и рассвета не было, а все равно светло. Чистый ровный свет. Высокую траву утопил широкой лентой белый туман, который с теплыми лучами солнца скрутится у нее на стеблях алмазной росой. Паренек этот рядом, не побоявшийся вида открытой раны и торчащих из нее белых костей, а ведь придворные служаки от одного вида только лишь соплей грозятся в обморок свалиться. Было странно, что я не чувствовал дикой боли от раскромсанной на лоскуты руки, но, видимо, пройдет еще чуть-чуть времени, окончательно придет сознание, а с ним и боль. При взгляде на впившиеся в мясо кольца раскуроченной кольчуги у меня где-то противно засвербило и я поспешил перевести взгляд в сторону. Поодаль топтался мой серый в яблоках коняга, мерно похрапывая и щипля траву. На его грациозной шее ярким огромным пятном выделялась запекшаяся кровь. Интересно, чья?
— Мой батя грит, что хорошая лошадь воинская завсегда своего седока вывезет, живого аль мертвого, не убежит без него.
— Паренек сорвал новый зеленый и сочный на вид стебель, мастерски откусил корешок и звучно сплюнул его в сторону.
— Зачем же ты?
— Интересно было, изучала тебя. Проверяла.
— Прав твой батя. А сам он у тебя вояка?
— Неа. Старый он. А вот брат воюет. Он еще в начале войны ушел, так и не вернулся еще. Командовать хде-нито остался.
И не вернется, значит, братец твой. Крестьянских сразу после войны по домам распустили, хозяйство восстанавливать.
— А ты — рыцарь, да?
— Да. Ты со мной повежливей общаться должен, ты мне не родственник все же, это я к тебе могу на ты.
— Я мысленно одернул себя за вылезшую дурную и никчемную грубость, но мальчонка на слова даже глазом не моргнул, и я поспешил сменить тон на более приветливый.
— А как догадался то?
— Так эта… Вона скока у вас золота в одежде, и даже у коня в сбруе. И меч там вон в траве валяется агромадный.
— И что теперь? Потом?
— Ничего. Ничего… — Соображаешь.
— Странный взгляд у него какой-то.
— А где стадо твое?
— Там.
— Он неопределенно махнул за спину рукой, досадливо сморщив нос.
— Да никуда они не денутся.
Как мне хотелось в эти минуты отречься от всего своего: от титулов, обязанностей, интриг, всего-всего, и стать таким вот беззаботным пастушком.
— Эй! Ты как там?
В оглушающей тишине голос мальчонки показался неожиданно громким. Я молниеносно повернул голову на вырвавший меня из размышлений вопрос, но глаза не успели перестроиться с темноты на резкий свет, и я невольно зажмурился.
— Ты кто такой?
Мой голос неестественно прохрипел и скорее походил на звериный рык, чем на человеческую речь, но мальчонка не испугался. Когда глаза примирились с исходящим от облаков, затянувших плотным покровом все небо, белесым светом, я смог как следует его рассмотреть.
— А ты… — Да. Кто какой желает, так и являюсь.
Чумазый пастушок, с озорной травинкой во рту и свирелькой в кармане местами подлатанной, но справной рубахи, висевшей мешком на костлявом тельце. Русые волосы и любознательные серые глаза в хитром прищуре. Теплые брючки, состоявшие, на первый взгляд, из сплошных заплат, и обладавшие неопределенным из-за обилия грязных пятен цветом.
— Да я эта… Нууу… Так.
— Так? Имя что ль такое?
— Да неее.
— Широкая улыбка обнажила удивительно белые ровные зубы.
— Я эта. Местный.
Я попробовал подняться. О том, чтобы встать на ноги не могло быть и речи, голова кружилась как после недельной попойки, но мне надо было хотя бы сесть. Чувствовал я свое тело так, как должно быть чувствовало свое набитое цыплячьим пухом чучело лисицы из коллекции нашего инквизитора. Ох и страстный коллекционер этот наш инквизитор, у него разве только заспиртованного рога дьявола не было в коллекции. Так и сделал бы из него самого, выродка, чучело потрошеное. Левая рука не двигалась вопреки всем моим тщетным усилиям и мысленным приказам, но я все равно подтянулся на правой и оперся спиной о ствол какого-то дерева, а это было весьма нелегко, учитывая превышающую мой собственный вес броню, сковавшую движения и придавившую к земле.
Дуб? Но ведь в нашей области дубы в помине не росли, а до ближайшей из вероятных три дня пути галопом… Я осмотрелся вокруг. Еще и рассвета не было, а все равно светло. Чистый ровный свет. Высокую траву утопил широкой лентой белый туман, который с теплыми лучами солнца скрутится у нее на стеблях алмазной росой. Паренек этот рядом, не побоявшийся вида открытой раны и торчащих из нее белых костей, а ведь придворные служаки от одного вида только лишь соплей грозятся в обморок свалиться. Было странно, что я не чувствовал дикой боли от раскромсанной на лоскуты руки, но, видимо, пройдет еще чуть-чуть времени, окончательно придет сознание, а с ним и боль. При взгляде на впившиеся в мясо кольца раскуроченной кольчуги у меня где-то противно засвербило и я поспешил перевести взгляд в сторону. Поодаль топтался мой серый в яблоках коняга, мерно похрапывая и щипля траву. На его грациозной шее ярким огромным пятном выделялась запекшаяся кровь. Интересно, чья?
— Мой батя грит, что хорошая лошадь воинская завсегда своего седока вывезет, живого аль мертвого, не убежит без него.
— Паренек сорвал новый зеленый и сочный на вид стебель, мастерски откусил корешок и звучно сплюнул его в сторону.
— Зачем же ты?
— Интересно было, изучала тебя. Проверяла.
— Прав твой батя. А сам он у тебя вояка?
— Неа. Старый он. А вот брат воюет. Он еще в начале войны ушел, так и не вернулся еще. Командовать хде-нито остался.
И не вернется, значит, братец твой. Крестьянских сразу после войны по домам распустили, хозяйство восстанавливать.
— А ты — рыцарь, да?
— Да. Ты со мной повежливей общаться должен, ты мне не родственник все же, это я к тебе могу на ты.
— Я мысленно одернул себя за вылезшую дурную и никчемную грубость, но мальчонка на слова даже глазом не моргнул, и я поспешил сменить тон на более приветливый.
— А как догадался то?
— Так эта… Вона скока у вас золота в одежде, и даже у коня в сбруе. И меч там вон в траве валяется агромадный.
— И что теперь? Потом?
— Ничего. Ничего… — Соображаешь.
— Странный взгляд у него какой-то.
— А где стадо твое?
— Там.
— Он неопределенно махнул за спину рукой, досадливо сморщив нос.
— Да никуда они не денутся.
Как мне хотелось в эти минуты отречься от всего своего: от титулов, обязанностей, интриг, всего-всего, и стать таким вот беззаботным пастушком.
Страница
1 из 2
1 из 2
