Плохой пенс

«Или не повезло, смотря как посмотреть… Впрочем, Брюно, похоже, тоже задержался на этом свете, раз эти двое о шести спасённых говорили».

Жак знал, что Ника Хоупвелла уже не было в Ливане. Он к восемьдесят третьему вернулся в Британию и поступил на службу в САС².

«Черт! Точно! САС! Нужно узнать, какое сегодня число! Я же должен быть там… В Белфасте! Мальчишки! Они же погибнут!»

Превозмогая страшную слабость, Жак с трудом поднял запекшиеся веки.

— Пить! — хрипло прошептал он, ослепленный ярким светом.

— Мадемуазель Гардье! — крикнул доктор. — Смотрите! Клеман пришел в себя!

Тотчас рядом с ним оказалась невысокая полноватая женщина лет тридцати с белесым пучком на голове.

«Странно, — подумал Жак, — я представлял её более… хм… симпатичной… Пока не увидел».

— Мсье Клеман? Как вы себя чувствуете? Что вы помните? Я должна проверить ваше дыхание и сердцебиение лично… Скоро перевязка, и должна сказать, что регенерация тканей у вас просто удивительная…

— Какое сейчас число?

— Что? — она слегка опешила.

— Какое сейчас число?

— Двадцатое декабря³. Вы пробыли в коме почти два месяца. Ой… — Гардье, заметив, что пациент побледнел и снова словно бы потерял сознание, отшатнулась и прикрыла рот ладонью. — Что с ним, мсье Лерон? Что я такого сказала?

— Наверное, остаточный шок. Или может, у него с этой датой было что-то связано, кто знает.

Они заспорили и не заметили, как из-под крепко зажмуренных век Клемана заструились слёзы.

Самым трудным после полного выздоровления для Жака Клемана было смириться с тем, что мальчишки погибли. Он же всё продумал тогда! Даже специально выпросил три дня отпуска, по документам Жака Клемана прилетел из Авиньона в Лондон и там ночью, в укромной подворотне вызвал «Ночного рыцаря». Акерли был просто счастлив: во-первых, он искренне рад был повидать старого знакомца, а во-вторых, с ним опять светило неплохо заработать. Всего-то делов — найти боггарта. Чего проще? В Лютном такой дряни пруд пруди, за полтора кната можно раздобыть совсем молоденького и свежего призрака, а вот Косснер (Жак не забыл, чьим именем назвался этому хапуге, когда ещё был Джеймсом Поттером) пообещал отвалить за него пятьдесят галлеонов, верней, двести пятьдесят фунтов. Это вам не книзл начхал! В автобус Жак не полез: хоть он и здорово изменился за полтора года, но мало ли что… Рисковать, особенно сейчас, было глупо. Разговаривали они около пяти минут, затем «Рыцарь» умчался, а уже через час Акерли прикатился, как тыковка, — довольный, сияющий — и передал Жаку запертый на замок ящичек с боггартом.

Боггарта пришлось проверить, а то мало ли что прохвост Акерли мог всучить под шумок и спешку. Призрак оказался что надо и по-прежнему показывал тот же самый страх. Жаку снова, как тогда, в подвале коттеджа Поттеров, было так же больно видеть их — троих ухмыляющихся мальчишек в замызганных курточках с картофелинами, раскрашенными под гранаты, в руках.

— Это что за детвора? — спросил Акерли, сразу же отвернувшись. Видно, ему очень не хотелось светить перед «Косснером» свой самый большой страх.

— Неважно. Забудь, что видел их.

— Странный ты какой-то, — Акерли отвёл взгляд и полез в автобус. — Дети как дети… Чего их бояться? Кстати, влепи-ка ты ему Конфундус по первое число и потребуй, чтобы в ящик забрался, иначе эту тварь не поймаешь, а за новым я в Лютный не поскачу. Ну, бывай.

Жак даже не обратил внимания на рёв мотора исчезнувшего во тьме «Ночного рыцаря». Он продолжал пялиться на мальчишек, а в мозгу билась одна мысль:

«На него можно наложить Конфундус! И тогда я могу приказать ему не рыпаться и держать образ только моего страха, чтобы всё дело не испортить. Да и не хочу знать, чего больше всего боялся до Белфаста. Не хочу».

После госпиталя Жак не знал, куда идти и что делать. В то страшное октябрьское утро огню не удалось сжечь его тело, но душа… Она напоминала пепелище — тихо дымилась внутри и воняла гарью. Это отвратительное зловонье было единственным, что заполняло пустоту внутри. Он сто тысяч раз спрашивал себя, почему судьба не позволила использовать ему уникальный шанс — предотвратить преступление, за которое он продолжал расплачиваться и в этой жизни. Спрашивал и не находил ответа.

Это стало ещё одни самым большим его страхом — понимать, что против судьбы не попрёшь.

Ну, почему глупые дети должны были погибнуть из-за того, что его чуток подкоптило? Осознавать это было невыносимо. Почему всё случилось именно так, а не иначе? Это тоже было неведомо.

Последнее, что ему оставалось — выполнить обещание, данное Брайану Энглу Ником Хоупвеллом, и выучиться на пилота.

А ещё Жак вдруг осознал, что со страшной силой тоскует по Лорел. Ему часто снились её глаза, темные волосы, мягкий нежный взгляд, который она обращала на раненую Дайну, руки с легкими пальцами.