Добавить в моё избранное
22 мин, 11 сек 211
А ваша мама из министерства культуры, и мы познакомились в университете, мда, а моя бабушка помогала её министерству с чем-то там…
Детишки играются с лего, строят всякую херню, ломают мой кабинетный бардак, а мы, взрослые, на кухне о чем-то говорим. Неуютно. Нелепо.
Дети что-то поломали. Соне — претензия от мужа, что она за ними не следит, и это, типа, с его точки зрения, плохо, потому что полное отсутствие внимания намного хуже избалованности.
Привели детей на кухню. Соня что-то пробует сделать у плиты. Все в сборе. Соня, муженек её, её детишки, я. Просто пиздец.
Детишки вы мои бедненькие, а может быть, вы догадываетесь, что позавчера ваша мамаша убитая пускала слюни у меня на большой террасе, а потом глотала мою сперму. Ваша мама, Соня, блять, т. е. Софья Андреевна…
А муженек её? Чувак, ты вообще в курсе, где шляется твоя женушка, в курсе, где она пропадает и что делает целыми неделями? Тупой ты осел, ты же ведь ни хуя не знаешь, да? Сейчас я возьму и скажу тебе всё, и что ты сделаешь? Ты, наверное, не поверишь. Я сам не поверил бы в такое…
А ты, Соня? Софья Андреевна, дорогая моя, да нахуя ж вы их сюда привели? Каким местом вы, блять, думали, дорогая, любезная сердцу моему Софья Андреевна? Что это за женская хуета? Вот тут на столе позавчера мы трахались с тобой под методоном, сука, а теперь тут сидит твой муженек и пьет кофеек? Где была твоя жопа — там стоит его кружка. Для чего это тебе, стерва? Чтобы пощекотать нервы себе? Мне? Ты же сумасшедшая! Сумасшедшая инопланетянка…
Соня дико палится — уверенно достает из кухонного шкафа кофе, достает стаканы, как будто бы сто лет знает, где они должны стоять, заваривает чай так, будто она здесь хозяйка. Неужели её муженек настолько конченый баран, что совсем ничего не понимает и думает, что они приехали в гости к талантливому студенту-философу, внуку её доброй подруги и тд и тп?
А она? А она вообще не знает ничего ни о морали, ни о здравом смысле. Она — сумасшедшая инопланетянка.
Когда впереди объявилась белая точка, началась просто эйфория вперемежку с паникой, со страхом. Посреди страха. Пять недель мы двигались в пустоте и в темноте, в пору уже начать сходить с ума. И вот вдруг наконец эта белая точка.
Все застыли — точка движется. У неё обрисовываются контуры. Нет, не контуры, но силуэт. Женский силуэт. Она должна быть громадна, потому что иначе на таком расстоянии мы не различили бы силуэта нормального человека. Она на расстоянии десятков километров от нас. Очень далеко. Девушка, или женщина, она идет в сторону к нам. Останавливается, садится. Встает и продолжает идти. Час, второй… Это громадный человек, белый, громадный, ужасающе громадный, и — живой! Хочется закрыть глаза и не смотреть, но мы смотрим, смотрим и не можем сдвинуться с места. Она идет и как бы не видит нас. Глаза её закрыты. Слава Богу! Наверное, если бы это существо открыло глаза — стало бы просто невыносимо. Увеличенный в разы человек страшен по-настоящему страшен. Представьте великана, который подошел к вам вплотную и открыл глаза, смотрит на вас… Я не знаю, как это можно вынести, хочется закрыть глаза и не смотреть, но мы все смотрим. Смотрим, как это существо задевает наш третий краулер и давит его. Смотрим и продолжаем движение. Никто из нас не может пошевелиться. Даже и те, кто спрыгнул с краулера и сумел отбежать в сторону от гигатсткой ступни, тоже застыли и не двигаются. Смотрят вослед белому существу. Мы оставляем их в темноте и двигаемся дальше. Через несколько часов я смогу сделать первое движение — моргнуть.
Меня вырывают из полусна, как из болота. Болото тянется за мной, липнет обрывками ночного бреда. Вдруг будто вспышка чего-то яркого, светлого и холодного, она сжигает все эти утробные лохмотья сна, а меня оставляет нетронутым. Это Соня. Она влезает ко мне в кровать, платье её как бы исстаивает на ней…
Она горяча. Она сделала всё это специально, чтобы затем отдаться мне и ощутить измену как бы на ощупь, вплотную. Может быть, чтобы вообще хоть что-нибудь ощутить. Вчера тут бегали её дети, сидел муж и недоумевал, и я недоумевал, а сегодня у меня в спальне мы обнимаемся и целуемся в такой нежностью, будто любим друг друга и не виделись сто лет. Это даже не секс, нет, мы занимаемся любовью. Она тепла, мягка, влажна, по телу пот, муражки, какая-то почти что девственная дрожь, она щепчет мне что-то, что я даже не могу разобрать. Это на каком-то шумерском, или древнегреческом, арамейском… На каком языке вы там у себя в министерстве культуры говорите? На каком языке произносите заклинания?
Я не хочу выходить из неё, хотя дело сделано. Какое еще дело? Нет никакого дела, это не дело, не действие, не акт, это что-то без отрезка времени, без длительности, что-то гигантское, — гигантское облако теплого розового пара, которое не движется и не касается времени, оно не родилось и никогда не погибнет, оно просто есть и всё.
Детишки играются с лего, строят всякую херню, ломают мой кабинетный бардак, а мы, взрослые, на кухне о чем-то говорим. Неуютно. Нелепо.
Дети что-то поломали. Соне — претензия от мужа, что она за ними не следит, и это, типа, с его точки зрения, плохо, потому что полное отсутствие внимания намного хуже избалованности.
Привели детей на кухню. Соня что-то пробует сделать у плиты. Все в сборе. Соня, муженек её, её детишки, я. Просто пиздец.
Детишки вы мои бедненькие, а может быть, вы догадываетесь, что позавчера ваша мамаша убитая пускала слюни у меня на большой террасе, а потом глотала мою сперму. Ваша мама, Соня, блять, т. е. Софья Андреевна…
А муженек её? Чувак, ты вообще в курсе, где шляется твоя женушка, в курсе, где она пропадает и что делает целыми неделями? Тупой ты осел, ты же ведь ни хуя не знаешь, да? Сейчас я возьму и скажу тебе всё, и что ты сделаешь? Ты, наверное, не поверишь. Я сам не поверил бы в такое…
А ты, Соня? Софья Андреевна, дорогая моя, да нахуя ж вы их сюда привели? Каким местом вы, блять, думали, дорогая, любезная сердцу моему Софья Андреевна? Что это за женская хуета? Вот тут на столе позавчера мы трахались с тобой под методоном, сука, а теперь тут сидит твой муженек и пьет кофеек? Где была твоя жопа — там стоит его кружка. Для чего это тебе, стерва? Чтобы пощекотать нервы себе? Мне? Ты же сумасшедшая! Сумасшедшая инопланетянка…
Соня дико палится — уверенно достает из кухонного шкафа кофе, достает стаканы, как будто бы сто лет знает, где они должны стоять, заваривает чай так, будто она здесь хозяйка. Неужели её муженек настолько конченый баран, что совсем ничего не понимает и думает, что они приехали в гости к талантливому студенту-философу, внуку её доброй подруги и тд и тп?
А она? А она вообще не знает ничего ни о морали, ни о здравом смысле. Она — сумасшедшая инопланетянка.
Когда впереди объявилась белая точка, началась просто эйфория вперемежку с паникой, со страхом. Посреди страха. Пять недель мы двигались в пустоте и в темноте, в пору уже начать сходить с ума. И вот вдруг наконец эта белая точка.
Все застыли — точка движется. У неё обрисовываются контуры. Нет, не контуры, но силуэт. Женский силуэт. Она должна быть громадна, потому что иначе на таком расстоянии мы не различили бы силуэта нормального человека. Она на расстоянии десятков километров от нас. Очень далеко. Девушка, или женщина, она идет в сторону к нам. Останавливается, садится. Встает и продолжает идти. Час, второй… Это громадный человек, белый, громадный, ужасающе громадный, и — живой! Хочется закрыть глаза и не смотреть, но мы смотрим, смотрим и не можем сдвинуться с места. Она идет и как бы не видит нас. Глаза её закрыты. Слава Богу! Наверное, если бы это существо открыло глаза — стало бы просто невыносимо. Увеличенный в разы человек страшен по-настоящему страшен. Представьте великана, который подошел к вам вплотную и открыл глаза, смотрит на вас… Я не знаю, как это можно вынести, хочется закрыть глаза и не смотреть, но мы все смотрим. Смотрим, как это существо задевает наш третий краулер и давит его. Смотрим и продолжаем движение. Никто из нас не может пошевелиться. Даже и те, кто спрыгнул с краулера и сумел отбежать в сторону от гигатсткой ступни, тоже застыли и не двигаются. Смотрят вослед белому существу. Мы оставляем их в темноте и двигаемся дальше. Через несколько часов я смогу сделать первое движение — моргнуть.
Меня вырывают из полусна, как из болота. Болото тянется за мной, липнет обрывками ночного бреда. Вдруг будто вспышка чего-то яркого, светлого и холодного, она сжигает все эти утробные лохмотья сна, а меня оставляет нетронутым. Это Соня. Она влезает ко мне в кровать, платье её как бы исстаивает на ней…
Она горяча. Она сделала всё это специально, чтобы затем отдаться мне и ощутить измену как бы на ощупь, вплотную. Может быть, чтобы вообще хоть что-нибудь ощутить. Вчера тут бегали её дети, сидел муж и недоумевал, и я недоумевал, а сегодня у меня в спальне мы обнимаемся и целуемся в такой нежностью, будто любим друг друга и не виделись сто лет. Это даже не секс, нет, мы занимаемся любовью. Она тепла, мягка, влажна, по телу пот, муражки, какая-то почти что девственная дрожь, она щепчет мне что-то, что я даже не могу разобрать. Это на каком-то шумерском, или древнегреческом, арамейском… На каком языке вы там у себя в министерстве культуры говорите? На каком языке произносите заклинания?
Я не хочу выходить из неё, хотя дело сделано. Какое еще дело? Нет никакого дела, это не дело, не действие, не акт, это что-то без отрезка времени, без длительности, что-то гигантское, — гигантское облако теплого розового пара, которое не движется и не касается времени, оно не родилось и никогда не погибнет, оно просто есть и всё.
Страница
3 из 6
3 из 6
