Добавить в моё избранное
13 мин, 19 сек 4380
Пёс, — я могу так его называть, так как он более всего походил на собаку чем на какое-либо другое животное, — был пассивен и даже вяловат в течениe первых нескольких дней, как бы скучая по своей клетке в питомнике. Затем постепенно освоившись в тесных просторах моей квартиры, стал проявлять признаки беспокойства, особенно в моём присутствии. Возвращаясь домой я мог видеть его в окне своей гостиной на первом этаже. Часто он сидел на выпрямленных передних лапах, без движения, уставившись куда-то в стену. Это не насторожило меня — вряд ли поведение животного, выглядевшего столь необычно, могло соответствовать обычным представлением о повадках заурядного пса. Но kогда я появлялся в квартире, животное выходило из оцепенения и принималось разгуливать из стороны в сторону, при этом явно недружелюбно поглядывая на меня.
О прогулках на улице не могло быть и речи — я поставил в клетку пластиковую коробку с литером, и не стало необходимым выводить зверя наружу. Меня мало удивило, как он быстро приспособился отправлять свои нужды по кошачьи. Однако меня всё ещё занимал вопрос: зачем я взял его к себе жить и чего, собственно, можно ожидать от такого сожительства.
В большинстве случаев единственным моим развлечением после работы был телевизор, иногда видеофильмы, взятые напрокат. Когда ближе к ночи глаза мои начинали слипаться, я выключал телевизор и тащился в спальню, и засыпал почти мгновенно. И всё это время я знал, что за мною неустанно следит пара налитых кровью глаз. Часто он поджидал меня у входа в спальню и затем не сводил с меня глаз, пока по давней привычке я не затворял дверь спальни за собой. Наступивший сон растворял в себе страх, сомнения, желание что-
то изменить.
Взгляд совершенно круглых, почти не мигающих глаз часто перекрещивался с моим и
застывал неподвижно, пока я не отводил взгляда, вопрошая себя, почему я не в силах устоять в этом странном противостоянии. Во мне накапливалось раздражение — и вот я уже не отводил глаз, а животное продолжало смотреть на меня в упор, не мигая, не двигаясь… Однако, не считая того мгновения, когда оно поджидало меня у дверей спальни, ровным счётом ничего не было в этом взгляде — ни угрозы, ни злобы, ни даже любопытства, и тем более никогда не прочитывалась заурядная собачья благодарность за предоставленные кров и пищу. Казалось, животное лишь терпело меня поневоле, моё присутствие, мой запах, мои шаги. Факт, что я был единственным существом, кто мог накормить его и не дать подохнуть в куче собственных нечистот, ничего не менял в наших отношениях.
В последнее время мерзкая тварь стала поглощать еду чуть ли не мгновенно и затем подвывать, часто не без угрожающих звуков, давая мне знать, что съеденного было недостаточно, что голод всё ещё не утолён, и с руганью и проклятиями я в который раз должен был опустошить содержимое моего холодильника, чтобы удовлетворить его увеличивающиеся с каждым днём потребности в пище. Тварь пожирала всё, что только можно было назвать съедобным. При недостатке еды животное начинало почти безостановочно передвигаться из угла в угол, громко скуля, временами издавая звуки, похожие на человеческий кашель, с переходом на угрожающее рычание, от которого мне становилось не по себе.
Вот тогда я и решил обратиться за помощью к властям. Идея казалась не вполне разумной, но растущее бессилие перед ситуацией не оставляло мне выбора. Звонки,
Письма, личные встречи с местными чиновниками не привели к решению проблемы. Мои просьбы представлялись странными, несерьёзными, а случалось, я легко угадывал намёк на то, что я, возможно, ищу здесь личную выгоду, используя дикое и редкое животное. Всё сводилось к тому, что поскольку оно зарегистрировано в моём частном владении, я несу полную ответственность за его прокорм и, между прочим, как заметил один из чиновников, сделав при этом многозначительную паузу, также и за физическое благополучие животного. Конечно, сказал мне другой, я мог бы передать собаку))) в чьё-либо другое частное владение, но это должно быть сделано официально, в полном соответствии с буквой закона. Факт, что животное приписано мне в каком-то городском циркуляре, прибавил уныния и ненависти к зверюге. Никто не посоветовал мне отравить зверя, что было бы наилучшим разрешением проблемы. Я впутал себя в идиотckую авантюру и, следуя логике событий, мне надлежало выпутаться из неё самому.
Я стал занимать деньги у друзей и коллег, даже у знакомых, никому не признаваясь
на что идут одолженные средства. Через какое-то время я уже говорил всем, что пытаюсь
спасти от голодной смерти принадлежавшее мне искалеченное природой домашнее животное. Теперь многие знали мою историю. Мне не сочувствовал никто. Те, кто поверил моим рассказам, жалели тварь, однако невзирая на настойчивые приглашения, никто не пришёл взглянуть на беднягу. Те, кто сомневался, все ещё сужая меня деньгами, подозревали, что я запил горькую.
О прогулках на улице не могло быть и речи — я поставил в клетку пластиковую коробку с литером, и не стало необходимым выводить зверя наружу. Меня мало удивило, как он быстро приспособился отправлять свои нужды по кошачьи. Однако меня всё ещё занимал вопрос: зачем я взял его к себе жить и чего, собственно, можно ожидать от такого сожительства.
В большинстве случаев единственным моим развлечением после работы был телевизор, иногда видеофильмы, взятые напрокат. Когда ближе к ночи глаза мои начинали слипаться, я выключал телевизор и тащился в спальню, и засыпал почти мгновенно. И всё это время я знал, что за мною неустанно следит пара налитых кровью глаз. Часто он поджидал меня у входа в спальню и затем не сводил с меня глаз, пока по давней привычке я не затворял дверь спальни за собой. Наступивший сон растворял в себе страх, сомнения, желание что-
то изменить.
Взгляд совершенно круглых, почти не мигающих глаз часто перекрещивался с моим и
застывал неподвижно, пока я не отводил взгляда, вопрошая себя, почему я не в силах устоять в этом странном противостоянии. Во мне накапливалось раздражение — и вот я уже не отводил глаз, а животное продолжало смотреть на меня в упор, не мигая, не двигаясь… Однако, не считая того мгновения, когда оно поджидало меня у дверей спальни, ровным счётом ничего не было в этом взгляде — ни угрозы, ни злобы, ни даже любопытства, и тем более никогда не прочитывалась заурядная собачья благодарность за предоставленные кров и пищу. Казалось, животное лишь терпело меня поневоле, моё присутствие, мой запах, мои шаги. Факт, что я был единственным существом, кто мог накормить его и не дать подохнуть в куче собственных нечистот, ничего не менял в наших отношениях.
В последнее время мерзкая тварь стала поглощать еду чуть ли не мгновенно и затем подвывать, часто не без угрожающих звуков, давая мне знать, что съеденного было недостаточно, что голод всё ещё не утолён, и с руганью и проклятиями я в который раз должен был опустошить содержимое моего холодильника, чтобы удовлетворить его увеличивающиеся с каждым днём потребности в пище. Тварь пожирала всё, что только можно было назвать съедобным. При недостатке еды животное начинало почти безостановочно передвигаться из угла в угол, громко скуля, временами издавая звуки, похожие на человеческий кашель, с переходом на угрожающее рычание, от которого мне становилось не по себе.
Вот тогда я и решил обратиться за помощью к властям. Идея казалась не вполне разумной, но растущее бессилие перед ситуацией не оставляло мне выбора. Звонки,
Письма, личные встречи с местными чиновниками не привели к решению проблемы. Мои просьбы представлялись странными, несерьёзными, а случалось, я легко угадывал намёк на то, что я, возможно, ищу здесь личную выгоду, используя дикое и редкое животное. Всё сводилось к тому, что поскольку оно зарегистрировано в моём частном владении, я несу полную ответственность за его прокорм и, между прочим, как заметил один из чиновников, сделав при этом многозначительную паузу, также и за физическое благополучие животного. Конечно, сказал мне другой, я мог бы передать собаку))) в чьё-либо другое частное владение, но это должно быть сделано официально, в полном соответствии с буквой закона. Факт, что животное приписано мне в каком-то городском циркуляре, прибавил уныния и ненависти к зверюге. Никто не посоветовал мне отравить зверя, что было бы наилучшим разрешением проблемы. Я впутал себя в идиотckую авантюру и, следуя логике событий, мне надлежало выпутаться из неё самому.
Я стал занимать деньги у друзей и коллег, даже у знакомых, никому не признаваясь
на что идут одолженные средства. Через какое-то время я уже говорил всем, что пытаюсь
спасти от голодной смерти принадлежавшее мне искалеченное природой домашнее животное. Теперь многие знали мою историю. Мне не сочувствовал никто. Те, кто поверил моим рассказам, жалели тварь, однако невзирая на настойчивые приглашения, никто не пришёл взглянуть на беднягу. Те, кто сомневался, все ещё сужая меня деньгами, подозревали, что я запил горькую.
Страница
2 из 4
2 из 4
