Проклятая тварь

Думал ли я о других решениях моей проблемы? Ну, скажем… Нет, нет, об этом я и думать боялся. Не уверен, что смог бы, и в первую очередь из-за отвращения…

И упрямое любопытство удерживало меня на месте в ожидании чего-то, что пережить и

сделать частью своего жизненного опыта, то есть частью самого себя, казалось мне более чем необходимым. Я словно играл в какую-то жутковатую игру с самим собой, которую теперь уже было слишком поздно покинуть, не подставляя под угрозу целостность моего существования.

Резкие и чуть ли не вертикальные прыжки, неустанные перемещения в пространстве квартиры после очередного приёма пищи, не способного вполне насытить животное, стали тревожить меня всё больше и больше. Я понимал, что загоняю себя в угол, из которого выбраться будет очень непросто. Проклятая тварь, приостановившись на миг, смотрела на меня уже не пристальным, выжидающим взглядом как прежде. В его глазах легко прочитывались теперь враждебность и угроза… Животное, казалось, пыталось донести до меня сообщение: корми меня вдоволь или сам станешь моей пищей.

Убедившись, что ситуация стремительно меняется к худшему и, что я лишил себя единственно разумной альтернативы — избавиться от мерзавца любым способом, я при-

волок в дом огромную клетку, купленную почти задаром на зверином рынке, и без труда загнал в неё своего питомца. Равнодушие, с которым он улёгся в дальнем углу клетки, не

удивило меня — он привык к своей свободе и не испытывал страха потерять её столь неожиданно и грубо. Я ощутил как несвободен я сам, когда трясущимся руками вешал тяжёлый замок на дверь клетки.

Ночью я проснулся от чудовищного грохота в коридоре — взбесившаяся тварь кидалась из стороны в сторону, со страшной силой сотрясая прутья клетки. Кажется, в эту минуту я струсил, несмотря на то, что нас разделяла металлическая решетка, и мгновенно покрылся холодным потом. Я с трудом подавил желание унести ноги, бежать, не останавливаясь, пока хватит сил. Всё моё существо захватил жуткий страх перед надвигающейся развязкой, о которой я не мог вообразить ничего, кроме того, что она неизбежна и ужасна. Я бросился к холодильнику, вытащил последний пакет с мясом и затолкал его между прутьями клетки, но зверь не обратил никакого внимания на пищу…

Он вытянулся на неестественно прямых лапах, шерсть его вздыбилась, из пасти потекла какая-то коричневатая тягучая жидкость, и он уставился на меня круглыми, не мигающими глазами, в которых бушевала такая ненависть, что я не мог сомневаться ни на секунду, какая участь меня бы ждала, если бы не разделяли нас железные прутья клетки. Пошатываясь, я вернулся в спальню. До утра всё было спокойно. В течение дня зверь был тоже спокоен, если не считать обычных голодных подвываний, но я был готов к этому, накупив достаточно мяса.

В течение следующей ночи всё повторилось, я проснулся, разбуженный неистовством проклятой твари, которая с огромной силой кидалась на стены клетки и издавала леденящие душу звуки, похожие на нечто среднее между клёкотом большой и хищной птицы и ночным воем одичавшего пса. Животному нужно было моё присутствие. Ему был нужен мой страх. Оно ждало меня, чтобы показать мне своё превосходство, свою силу и власть надо мной. Зверь прочитывал ужас в моих глазах и медленно успокаивался. В дневное время он как будто набирался сил для чудовищных ночных прыжков, сотрясавших помимо клетки и всё моё существование.

Меня не покидало чувство, что очень скоро должно произойти нечто неожиданное и очень серьёзное, что повернёт всю мою жизнь в совершенно другом направлении, даже если станет при этом её последней главой. Надвигалось что-то вроде катастрофы с

придыханием чистого кошмара, но со смыслом, со значением, которого я, возможно, буду не в состоянии осознать до последнего своего вздоха…

Я уверен, что записи в моём дневнике приближаются к своему заключению, и я знаю, что кульминация безумия, прочно захватившего мою жизнь в течение последних нескольких недель, может наступить в любую минуту.

Я не испытываю страха перед проклятой тварью. При всей свирепости зверя и его нарастающей жажды моей крови, ему не выбраться из клетки, она сделана достаточно крепко, если только… я не отодвину засов, чтобы испытать себя и свою судьбу. Именно этого я и боюсь теперь больше всего. Я должен сознаться, что желание совершить этот абсурдный шаг всё чаще приходит ко мне в ночные часы, когда яростные метания зверя раскалывают моё сознание пополам. Странная мысль не даёт мне покоя в этот предрассветный час: его клетка — это я сам и он пытается выбраться на свободу из меня самого… Что удерживает меня от освобождения твари — примитивный инстинкт самосохранения, предвосхищение невыносимой физической боли и предсмертных судорог, или трусливое нежелание вступить в схватку, где одолеть врага, уничтожить его физически было бы ненамного лучше, чем быть уничтоженным самому, или же неспособность выстоять душевно перед чем-то, что может оказаться за пределами моего физического бытия, чему, возможно, нет определения, — я не знаю, я не могу знать или не хочу.