Добавить в моё избранное
183 мин, 13 сек 11242
Что-то постоянное. Сначала — просто регулярные встречи. Да, изумительный секс, но помимо него — узнавать друг друга, постепенно, медленно. Делиться своими вкусами, открываться. Разговаривать на одном языке. Потом — может быть, через год или через два, а может быть, через пять, ведь никто никуда не торопится — подумать о будущем. О совместном будущем. Со стороны они идеальная пара. Талиесин — в точности такой человек, какого Грейвз хотел бы видеть рядом с собой через год, через два, через пять лет…
Так почему — не хочется? Почему ничего к нему не горит? Где ты там, сердце — ты его видишь? Почему ты молчишь?
Что такое видится в Криденсе, что с первой минуты от него нельзя было отвести взгляд?
И сердце молчало, и внутренний голос молчал.
— Давайте не будем грустить об этом, — предложил Эйвери, поднимая бокал с вином. В нём не было сейчас ни тени той сладострастной томности, с которой он вился за Грейвзом на встречах у Малфоя. Никакого флирта даже в глазах — хотя влечение там всё ещё было, Грейвз видел ясно. Но Талиесин прекрасно умел держать себя в руках. — Я могу называть вас Персиваль?
— Можете, — тот улыбнулся в ответ. — Знаете… давайте просто поболтаем о чём-нибудь, — попросил он. — О какой-нибудь ерунде. Это лучшее, что вы можете для меня сделать.
— Нет, лучшее, что я могу для вас сделать, — тот рассмеялся, — это порекомендовать вам петуха в вине — здесь его готовят умопомрачительно, лучше, чем в Бургундии.
— Вы шутите, — сказал Грейвз, легко улыбаясь. — Лучше, чем в Бургундии, его готовят только в Эльзасе.
— Сначала попробуйте, а потом судите, — с достоинством отозвался тот.
С ним было легко. Так легко, как не было уже очень давно… Может быть, много лет. Грейвз не помнил, когда в последний раз он столько смеялся. Они говорили о ерунде, о пустяках, о самых незначительных вещах, о квиддиче — Эйвери оказался настоящим болельщиком, — о театре, не вспоминая о том, что за стенами собирается гроза, которая может накрыть не только всю Европу, но и весь мир. Талиесин, словно бард, в честь которого его назвали, умел говорить смешно и просто, но так увлекательно, что время летело, будто кто-то подправлял пальцем стрелки часов.
— Кстати, моё приглашение всё ещё в силе, — сказал Эйвери, когда они шли по тёмным дорожкам к воротам парка. Он поправил белую лайковую перчатку и взял Грейвза под руку. — Малфои не ходят в театр, они вообще не разделяют моего увлечения маггловской музыкой. Только не думайте, что это приглашение с каким-то намёком, — уточнил он. — Я просто хочу иметь удовольствие общаться с вами. По-приятельски.
— Знаете… я соглашусь, — сказал Грейвз. — Мне будет очень приятно. Спасибо вам за этот вечер. Последние несколько… недель… были у меня непростыми.
— Последние полгода, я полагаю, — ответил тот. — Я следил за процессом над Гриндевальдом — он занял ваше место, кажется, в августе?
— В конце июля, — негромко сказал Грейвз.
— А теперь вы вернулись в строй, — сказал Эйвери, дымя сигаретой, которой Грейвз угостил его. — И снова будете противостоять злу. Я не могу представить, насколько вам трудно… честно сказать, я даже боюсь представлять, — серьёзно добавил он. — Но вы пойдёте против него… И я не могу не восхищаться вами. Я один из тех… ради кого вы это делаете. Просто один из людей, которых вы защищаете. Если я могу поддержать вас на этом пути, хотя бы свой болтовнёй — можете на меня рассчитывать. Если передумаете насчёт остального… — он позволил себе короткую игривую улыбку, — то я тоже в вашем распоряжении.
Когда они прощались, Грейвз коротко поцеловал его в губы.
Не в знак чего-то большего.
А в благодарность.
Потому что он очень давно… много лет… не слышал ничего подобного в свой адрес.
Он вернулся домой с лёгким сердцем. Спокойный, но не с тем равнодушным отупением, которое не отпускало его все эти дни, а со спокойствием человека, который сделал правильный выбор. Наконец-то он снова чувствовал это. Наконец-то снова мог верить в себя и усмехаться бурчанию внутреннего голоса: ладно тебе, никто же не умер. Да, ты один, ты устал, ты не знаешь, куда идёшь, но ты идёшь, а не тонешь. Да, может быть, тебе придётся учиться быть левшой. А может быть, со временем станет лучше. Пока есть хоть один человек за спиной, который тебе благодарен — ты справишься.
Он стоял перед домом, где горели окна, набирался сил, чтобы войти. Чтобы снова быть терпеливым и ласковым, понимать этот птичий язык, в котором на десять сказанных слов — сто несказанных. Да, это трудно. Но ты же сам это выбрал. И каждый день выбираешь снова. Учить, а не подчинять.
И ведь получается же, а?
Криденс уже не сидит у себя, а шатается по всему дому. Говорит чище. Скоро в шахматы обыграет. Он старается. Ему тоже трудно. Ты-то хоть понимаешь, что к чему, а он — нет. Каково ему было пережить это всё со своей немотой?
Так почему — не хочется? Почему ничего к нему не горит? Где ты там, сердце — ты его видишь? Почему ты молчишь?
Что такое видится в Криденсе, что с первой минуты от него нельзя было отвести взгляд?
И сердце молчало, и внутренний голос молчал.
— Давайте не будем грустить об этом, — предложил Эйвери, поднимая бокал с вином. В нём не было сейчас ни тени той сладострастной томности, с которой он вился за Грейвзом на встречах у Малфоя. Никакого флирта даже в глазах — хотя влечение там всё ещё было, Грейвз видел ясно. Но Талиесин прекрасно умел держать себя в руках. — Я могу называть вас Персиваль?
— Можете, — тот улыбнулся в ответ. — Знаете… давайте просто поболтаем о чём-нибудь, — попросил он. — О какой-нибудь ерунде. Это лучшее, что вы можете для меня сделать.
— Нет, лучшее, что я могу для вас сделать, — тот рассмеялся, — это порекомендовать вам петуха в вине — здесь его готовят умопомрачительно, лучше, чем в Бургундии.
— Вы шутите, — сказал Грейвз, легко улыбаясь. — Лучше, чем в Бургундии, его готовят только в Эльзасе.
— Сначала попробуйте, а потом судите, — с достоинством отозвался тот.
С ним было легко. Так легко, как не было уже очень давно… Может быть, много лет. Грейвз не помнил, когда в последний раз он столько смеялся. Они говорили о ерунде, о пустяках, о самых незначительных вещах, о квиддиче — Эйвери оказался настоящим болельщиком, — о театре, не вспоминая о том, что за стенами собирается гроза, которая может накрыть не только всю Европу, но и весь мир. Талиесин, словно бард, в честь которого его назвали, умел говорить смешно и просто, но так увлекательно, что время летело, будто кто-то подправлял пальцем стрелки часов.
— Кстати, моё приглашение всё ещё в силе, — сказал Эйвери, когда они шли по тёмным дорожкам к воротам парка. Он поправил белую лайковую перчатку и взял Грейвза под руку. — Малфои не ходят в театр, они вообще не разделяют моего увлечения маггловской музыкой. Только не думайте, что это приглашение с каким-то намёком, — уточнил он. — Я просто хочу иметь удовольствие общаться с вами. По-приятельски.
— Знаете… я соглашусь, — сказал Грейвз. — Мне будет очень приятно. Спасибо вам за этот вечер. Последние несколько… недель… были у меня непростыми.
— Последние полгода, я полагаю, — ответил тот. — Я следил за процессом над Гриндевальдом — он занял ваше место, кажется, в августе?
— В конце июля, — негромко сказал Грейвз.
— А теперь вы вернулись в строй, — сказал Эйвери, дымя сигаретой, которой Грейвз угостил его. — И снова будете противостоять злу. Я не могу представить, насколько вам трудно… честно сказать, я даже боюсь представлять, — серьёзно добавил он. — Но вы пойдёте против него… И я не могу не восхищаться вами. Я один из тех… ради кого вы это делаете. Просто один из людей, которых вы защищаете. Если я могу поддержать вас на этом пути, хотя бы свой болтовнёй — можете на меня рассчитывать. Если передумаете насчёт остального… — он позволил себе короткую игривую улыбку, — то я тоже в вашем распоряжении.
Когда они прощались, Грейвз коротко поцеловал его в губы.
Не в знак чего-то большего.
А в благодарность.
Потому что он очень давно… много лет… не слышал ничего подобного в свой адрес.
Он вернулся домой с лёгким сердцем. Спокойный, но не с тем равнодушным отупением, которое не отпускало его все эти дни, а со спокойствием человека, который сделал правильный выбор. Наконец-то он снова чувствовал это. Наконец-то снова мог верить в себя и усмехаться бурчанию внутреннего голоса: ладно тебе, никто же не умер. Да, ты один, ты устал, ты не знаешь, куда идёшь, но ты идёшь, а не тонешь. Да, может быть, тебе придётся учиться быть левшой. А может быть, со временем станет лучше. Пока есть хоть один человек за спиной, который тебе благодарен — ты справишься.
Он стоял перед домом, где горели окна, набирался сил, чтобы войти. Чтобы снова быть терпеливым и ласковым, понимать этот птичий язык, в котором на десять сказанных слов — сто несказанных. Да, это трудно. Но ты же сам это выбрал. И каждый день выбираешь снова. Учить, а не подчинять.
И ведь получается же, а?
Криденс уже не сидит у себя, а шатается по всему дому. Говорит чище. Скоро в шахматы обыграет. Он старается. Ему тоже трудно. Ты-то хоть понимаешь, что к чему, а он — нет. Каково ему было пережить это всё со своей немотой?
Страница
45 из 53
45 из 53
