Фандом: Малыш и Карлсон, который живёт на крыше, Приключения Пеппи Длинный чулок, Дядя Фёдор, пёс и кот, Винни-Пух. Кому суждено гореть, тот не утонет. Кто смел пировать на его похоронах, тому придется пережить крушение своих надежд. Сванте Свантесон никому ничего не обещал, но тем не менее возвращается из царства мертвых и даже заводит парочку новых друзей.
Добавить в моё избранное
63 мин, 21 сек 3212
Ему нестерпимо хочется обернуться, чтобы увидеть, появится ли что-то в глазах Малыша, но он знает, оборачиваться нельзя, нельзя нарушать интимность момента.
— И что это значит? — холодно и безэмоционально спрашивает Малыш.
— Это значит, что ты должен его дочинить, — в тон Малышу отвечает Эфраим. — Потом ты выслушаешь одно мое условие и, если согласишься, можешь отправляться за своим городом.
Сванте обходит механолет, нежно касается крыльев, проводит ладонью по стеклу — это, конечно, не то, которое разбили галки, но выдержать перелет ему под силу; что-то шепчет, залезая в кабину; прижимается лбом к приборной панели. Эфраим отводит глаза, как будто стал свидетелем чего-то излишне личного.
За спиной Эфраима тихо кашляет Фридольф, привлекая внимание капитана.
— Свантесон, вылезай оттуда, говорить будем, — командует Эфраим. На палубе уже собрались все заинтересованные лица.
Малыш с явным сожалением покидает механолет, выходит из ангара, и Эфраим почти смеется — настолько ошарашенным выглядит надменный безэмоциональный швед. Мужчина, стоящий напротив Свантесона, облаченный в серую форму «Атлантиса», улыбается, и сейчас, при солнечном свете, они похожи, как отражения, незаметно даже той пары лет, что их разделяет.
— Здравствуй, Малыш, — говорит Боссе Свантесон, которого весь мир уже добрых двадцать лет считает погибшим во время совершения кругосветки на яхте. — А ты вырос, младший брат.
— Хреновая шутка, — говорит Сванте Эфраиму. Малыш бледен, того и гляди, удар хватит. — Я знал, что у всех изобретателей мозги набекрень, но зачем вам эта бессмысленная жестокость?
— Ну, — задумчиво произносит Эфраим, — я хотел купить если не всего тебя, то хотя бы пару органов и верность в придачу.
— Это клон? Каким образом к вам попало ДНК моего брата? Как долго его растили? Для чего?
— Сванте, это я, я не погиб, — Боссе крепко хватает Малыша за плечи, смотрит в глаза. — Меня захватили в плен на южной оконечности Африки, а потом, когда начали строить «Атлантис», решили, что от меня как инженера будет больше толку, чем на плантации.
— Вы могли сказать раньше, — продолжает Сванте, и его глаза горят такой горячей ненавистью, что Эфраиму практически страшно.
— Ты предложил бы мне с первой же секунды нашего общения выложить перед тобой все тузы, парень? Твой брат — весьма ценный заложник с той самой поры, как мы поняли, чей он родственник. Он был залогом того, что, если ты обнаружишь «Атлантис» и воспримешь его как враждебный объект, у нас будет возможность выжить и сохранить комплекс.
Сванте переводит на брата бешеный взгляд:
— И за все это время ты не нашел ни малейшей возможности сообщить о себе?! Хочешь, я расскажу тебе, сколько плакала мать?
— Не нашел, — Боссе разжимает руки, — я долго был на положении фактически пленника.
— И это положение не меняется, — добавляет Эфраим. Сейчас как-то особенно противно озвучивать условие, которое казалось таким удачным и правильным еще полчаса назад. — Так что если ты и твой летающий город не вернетесь в разумные сроки, твой братец станет действительно мертвым.
Сванте молчит. Эфраим прямо по глазам видит, что он обдумывает, как бы выхватить из кармана какой-нибудь гаечный ключ или припрятанное оружие, создания которого не заметили наблюдатели. Он, разумеется, может вырубить или убить Эфраима, затащить брата на механолет. Правда, он не знает о системе воздушной обороны, хотя и должен догадываться. Эфраим ждет хода Малыша. Если решится на побег — ему не жить, Боссе не жить, Эфраиму и Пеппи — скорей всего, тоже. Плохой расклад. Неудачный.
Однако Свантесон снова леденеет лицом, выпрямляет спину, отправляется в ангар, запускает подготовку всех систем механолета. Уже надевая летный шлем, бросает:
— Я вернусь. Не ради вас или него, а ради Пеппи. Она в вашем совместном мудачизме не виновата.
Эфраим долго провожает взглядом улетающий механолет, взмахом руки отпускает Фридольфа. Ему нестерпимо хочется вечером напиться вдрызг.
Вестей от Свантесона нет больше недели. Запросы на связь обрабатывает автоответчик механолета — «Все системы на борту работают штатно, состояние пилота удовлетворительное», — но сам Свантесон молчит. Чтобы успокоиться, Эфраим приходит к Пеппи, садится на стул рядом с кроватью, разговаривает с дочерью.
— Жаль, что Сванте больше не приходит, — говорит она однажды, — я бы хотела с ним увидеться. Он хороший.
У Эфраима не хватает сил, чтобы рассказать Пеппи, что изобретения Свантесона сделали с прекрасным когда-то миром. Хотя чего греха таить — Малыш был прав, называя их всех мудаками. Не сам ли Эфраим приложил руки к тем проектам, что начинали войны? Когда грянула Большая Война — мир уже горел, пусть «цивилизованные люди» и старались этого не замечать. Когда в небо над планетой взмыли карлсоны, она всего лишь запылала еще сильней, так, как никогда прежде.
— И что это значит? — холодно и безэмоционально спрашивает Малыш.
— Это значит, что ты должен его дочинить, — в тон Малышу отвечает Эфраим. — Потом ты выслушаешь одно мое условие и, если согласишься, можешь отправляться за своим городом.
Сванте обходит механолет, нежно касается крыльев, проводит ладонью по стеклу — это, конечно, не то, которое разбили галки, но выдержать перелет ему под силу; что-то шепчет, залезая в кабину; прижимается лбом к приборной панели. Эфраим отводит глаза, как будто стал свидетелем чего-то излишне личного.
За спиной Эфраима тихо кашляет Фридольф, привлекая внимание капитана.
— Свантесон, вылезай оттуда, говорить будем, — командует Эфраим. На палубе уже собрались все заинтересованные лица.
Малыш с явным сожалением покидает механолет, выходит из ангара, и Эфраим почти смеется — настолько ошарашенным выглядит надменный безэмоциональный швед. Мужчина, стоящий напротив Свантесона, облаченный в серую форму «Атлантиса», улыбается, и сейчас, при солнечном свете, они похожи, как отражения, незаметно даже той пары лет, что их разделяет.
— Здравствуй, Малыш, — говорит Боссе Свантесон, которого весь мир уже добрых двадцать лет считает погибшим во время совершения кругосветки на яхте. — А ты вырос, младший брат.
— Хреновая шутка, — говорит Сванте Эфраиму. Малыш бледен, того и гляди, удар хватит. — Я знал, что у всех изобретателей мозги набекрень, но зачем вам эта бессмысленная жестокость?
— Ну, — задумчиво произносит Эфраим, — я хотел купить если не всего тебя, то хотя бы пару органов и верность в придачу.
— Это клон? Каким образом к вам попало ДНК моего брата? Как долго его растили? Для чего?
— Сванте, это я, я не погиб, — Боссе крепко хватает Малыша за плечи, смотрит в глаза. — Меня захватили в плен на южной оконечности Африки, а потом, когда начали строить «Атлантис», решили, что от меня как инженера будет больше толку, чем на плантации.
— Вы могли сказать раньше, — продолжает Сванте, и его глаза горят такой горячей ненавистью, что Эфраиму практически страшно.
— Ты предложил бы мне с первой же секунды нашего общения выложить перед тобой все тузы, парень? Твой брат — весьма ценный заложник с той самой поры, как мы поняли, чей он родственник. Он был залогом того, что, если ты обнаружишь «Атлантис» и воспримешь его как враждебный объект, у нас будет возможность выжить и сохранить комплекс.
Сванте переводит на брата бешеный взгляд:
— И за все это время ты не нашел ни малейшей возможности сообщить о себе?! Хочешь, я расскажу тебе, сколько плакала мать?
— Не нашел, — Боссе разжимает руки, — я долго был на положении фактически пленника.
— И это положение не меняется, — добавляет Эфраим. Сейчас как-то особенно противно озвучивать условие, которое казалось таким удачным и правильным еще полчаса назад. — Так что если ты и твой летающий город не вернетесь в разумные сроки, твой братец станет действительно мертвым.
Сванте молчит. Эфраим прямо по глазам видит, что он обдумывает, как бы выхватить из кармана какой-нибудь гаечный ключ или припрятанное оружие, создания которого не заметили наблюдатели. Он, разумеется, может вырубить или убить Эфраима, затащить брата на механолет. Правда, он не знает о системе воздушной обороны, хотя и должен догадываться. Эфраим ждет хода Малыша. Если решится на побег — ему не жить, Боссе не жить, Эфраиму и Пеппи — скорей всего, тоже. Плохой расклад. Неудачный.
Однако Свантесон снова леденеет лицом, выпрямляет спину, отправляется в ангар, запускает подготовку всех систем механолета. Уже надевая летный шлем, бросает:
— Я вернусь. Не ради вас или него, а ради Пеппи. Она в вашем совместном мудачизме не виновата.
Эфраим долго провожает взглядом улетающий механолет, взмахом руки отпускает Фридольфа. Ему нестерпимо хочется вечером напиться вдрызг.
Вестей от Свантесона нет больше недели. Запросы на связь обрабатывает автоответчик механолета — «Все системы на борту работают штатно, состояние пилота удовлетворительное», — но сам Свантесон молчит. Чтобы успокоиться, Эфраим приходит к Пеппи, садится на стул рядом с кроватью, разговаривает с дочерью.
— Жаль, что Сванте больше не приходит, — говорит она однажды, — я бы хотела с ним увидеться. Он хороший.
У Эфраима не хватает сил, чтобы рассказать Пеппи, что изобретения Свантесона сделали с прекрасным когда-то миром. Хотя чего греха таить — Малыш был прав, называя их всех мудаками. Не сам ли Эфраим приложил руки к тем проектам, что начинали войны? Когда грянула Большая Война — мир уже горел, пусть «цивилизованные люди» и старались этого не замечать. Когда в небо над планетой взмыли карлсоны, она всего лишь запылала еще сильней, так, как никогда прежде.
