Неправильная девочка

— Извини, но обработка обязательна перед тем, как ты попадешь в святая святых «Атлантиса», — замечает Эфраим. — Не дай бог ты своими немытыми руками заразишь нашу пациентку. Да и твои инфекции в ее каюте абсолютно никому не нужны.

Малыша одевают в стерильный комбинезон, даже рот заставляют прополоскать обеззараживающей жидкостью. Кажется, Эфраим готов простерилизовать даже воздух в его легких. Наконец избавившись от наручников, Малыш оказывается за толстой дверью каюты с «сюрпризом» Эфраима.

Каюта, палата, камера — все эти наименования для этого помещения неприемлемы. Здесь кажется, что войны — что-то несущественное, происходящее исключительно в остросюжетных книжках. Это просто комната. Верней, девчачья комната. Достаточно просторная, с окном — иначе назвать этот огромный иллюминатор нельзя. На стенах — обои в цветочек и полки с книгами, в круглое окно заглядывают рыбы — да-да, рыбы, яркие рыбы-клоуны, рыбы-бабочки, дасциллы и прочие представители подводного мира, которые, по сводкам мировой экологической ассоциации, сгинули в экологическом катаклизме войны. На смену им пришли более хищные, более жизнестойкие виды. Но здесь — не мутанты, здесь обычные мирные рыбки из прошлого. Лишь спустя пару минут Малыш понимает, что «окно» — это огромный голографический экран, выполненный со всей возможной натуралистичностью. Малыш оглядывается, не заостряя внимания на рассыпанных по столу карандашах. Эфраим вряд ли привел его сюда, чтобы Сванте любовался рыбками или деталями интерьера.

На кровати прямо поверх сшитого из разноцветных квадратных лоскутиков одеяла ногами на подушке спит девушка.

«Девушка и девушка, чего тут такого?» — пожимает плечами Малыш. Но у нее рыжие волосы, прямо как у капитана. Девушка раскрывает глаза, поднимает голову и радостно улыбается.

— Привет. Ты новенький?

— Ну, можно и так сказать, — осторожно отзывается Малыш. Теперь он еще хуже понимает, зачем он здесь.

А девушка болтает о ерунде, и вот уже Малыш знает, что зовут ее Пеппи, он сидит и слушает, как она читает ему вслух том японских сказок, потом они даже пьют крепкий кофе с молоком, и все это создает у Малыша ощущение, что если он еще не умер и не попал в другой мир, в котором и слыхом не слыхивали о войне, то точно спит.

Но когда начинает мигать красным лампочка над дверью, Пеппи мрачнеет, крепко обнимает Малыша и произносит, прижав подбородок к его плечу: «Приходи еще».

— А мне надо уходить? — Малыш не хочет покидать сон, настолько в нем уютно.

— Меня нельзя навещать долго, я устаю, — отвечает Пеппи, и Малыш слышит, как щелкает замок, отпирающий заблокированную дверь. Сон, озаренный рыжим светом, заканчивается.

— Знаешь все эти сопливые истории о том, как у мальчика болеет мать, причем очень редкой и неизлечимой болезнью, и он решает стать великим врачом, чтобы вылечить ее? — в кабинете Эфраима несет спиртом так сильно, что непривычный к алкоголю Малыш того и гляди опьянеет от одного лишь запаха.

— Их любило форсить телевидение, когда оно еще было нацелено на развлечение человеческих масс, — отзывается Сванте, припоминая программы, которые в его далеком детстве любила смотреть Хилдур Бок.

— У меня была больна сестра, — капитану, кажется, не нужна компания, ему требуется простейшая иллюзия сопереживания.

Там, за дверью кабинета, он — капитан, король, верховный правитель плавучего комплекса. Только здесь — человек со слабостями. Малыш отчасти может это понять: в его городе, которому он так и не придумал названия, настолько считал эту формальность лишней, он тоже был главным. Во всяком случае ни один из механоидов, размещенных в городе, никогда не мог ни нарушать установленного порядка, ни диктовать ему, куда передвигать комплекс. Даже в Антарктиде, несмотря на холод, никто не возражал — и если бы какой-нибудь чересчур обделенный инстинктом самосохранения в системе искусственного интеллекта механоид попробовал бы возразить, Сванте его быстренько на конденсаторы бы распаял, тем более что системы нормализации климата работали на высочайшем уровне и все системы карлсонов и прочих механоидов чувствовали себя прекрасно.

— Так вот, знаешь про гемофилию, Малыш? — терпкой, почти ощутимой лаской в голосе Эфраим превращает старое прозвище Сванте в изначально ласковое обращение к ребенку.

— Ты говорил, что болела твоя сестра. Насколько я знаю, гемофилия — это болезнь, сцепленная с какими-то мужскими хромосомами, — раздражаясь на это снисходительное отношение, бурчит Свантесон, борясь с искушением взять стакан и присоединиться к пьянке. Может, тогда капитан его «зауважает».

— Ты, видать, знаешь биологию на школьном уровне? — насмешливо интересуется Эфраим, переливая спирт из стакана Малыша в свой, лишая Сванте возможности присоединиться к «вечеринке».

— Мне она никогда особо не была нужна. Люди — не механоиды.