Каждое полнолуние

Лаванда приходит к Перси каждое полнолуние — точнее, за два часа до него. Перси любит точность, поэтому всегда готов к её визиту. Никаких свечей, цветов и прочих романтических глупостей — ни одному из них это не нужно. Только полумрак съёмной квартиры, сжимающееся от странной тоски сердце и молчание.

Война изменила многое: Лаванда теперь почти не разговаривает, а сам Перси — больше не работает в Министерстве. Хотя мог бы, Гарри Поттер и Кингсли Шеклболт были щедры на обещания после битвы за Хогвартс. Но эйфория схлынет, и — Перси уверен — его не будут терпеть в Министерстве, не посмотрят на блестящие результаты экзаменов, опыт работы и знакомство с Поттером.

Перси хотел уйти с достоинством, поэтому он сразу же отказался. Съехал от матери, купил цепь и стал ждать.

Но в первое полнолуние ничего не случилось.

Счастливый, Перси выбежал на улицу, аппарировал в какое-то поле и долго смотрел на небо, усыпанное звёздами и невероятно ясное. Смотрел и смотрел, пока его не скрутило. Жуткая боль от выворачивающихся костей и растущих с невероятной скоростью мышц ощущалась лишь пару мгновений — или долгих часов? — а затем всё потонуло в забвении.

Очнулся он на рассвете. Без одежды — ни единого клочка, — без палочки и без чётких воспоминаний. Где-то там, на грани сознания, шевелились смутные образы, запахи, звуки — неразделяемая масса и нагромождение ощущений. При мысли попробовать разобрать забытую ночь на составляющие, как Перси делал всегда, с самого детства, внутри поднимался непонятный первобытный страх. Силы остались только на то, чтобы снова заснуть.

А в июньское полнолуние он всё же выпил зелье и приковал себя цепью к кровати. Но это не помогло. Да, теперь Перси прекрасно осознавал, что делал, но контролировать себя — или монстра? — всё равно не мог. И в тот момент, когда ясность сознания вернулась с первыми лучами солнца, он решил, что больше не будет пить зелье. Воспоминания были невыносимы, хотелось выть, кричать и бросаться на стены в попытке усмирить зверя, живущего внутри. Хотелось ещё чего-то — странного и неопределяемого. Перси не знал, как назвать это чувство, поселившееся где-то в районе груди — то ли тоской о несуществующем, то ли яростью из-за несбывшегося.

Так он и жил — существовал — от полнолуния до новолуния, от новолуния до полнолуния. Бесполезные знания и умения постепенно истирались из памяти, знакомые не знали нового адреса, и порой ночи с днями сливались в серый туман, затягивающий в глубину. Человек внутри Перси умирал тихо, зато зверь набирал силу, и с каждой ночью его вой слышался всё отчётливее.

Первым, что его привлекло в ней, был запах — такой родной, близкий, уютный. Тогда Перси не знал, кто именно эта девушка, — хотя зверь счастливо скалил клыки, и в его рычании можно было угадать слово «волчица». Он шёл на этот запах, стараясь не потерять его в толпе — сегодня праздновали годовщину Победы. Хотя это было просто — куда проще, чем раньше, — потому что теперь Перси уступали дорогу. Почему именно, стало неважно — чужие страх, ненависть или сочувствие были одинаково неприятны.

Она стояла у стены в углу зала — самая обычная девушка. Голубое платье — под цвет глаз — висело мешком и собиралось складками по бокам, просто расчёсанные рыжие волосы, старые туфли со сбитыми носами — она были лишней на этом празднике жизни. Как и сам Перси.

Но запах говорил о совершенно другом — о красивой серебристо-серой волчице, изящной и сильной. Возможно, то было действие вчерашнего полнолуния, или зверь стал намного сильнее человека за долгие месяцы свободы — Перси было всё равно. Абсолютно неважно, ведь она подняла глаза и протянула руку.

В тот вечер она пришла к нему впервые. Но не осталась.

Потому что в их обоюдных желаниях не было ничего человеческого, и, возможно, её это пугало. Единственным, что она сказала, уже собираясь уходить, было её имя: «Лаванда».

Перси искал бы её, если бы знал где. Лаванда ушла — растворилась, исчезла, пропала. Её не было, и он метался в беспокойстве ещё несколько недель, не замечая, как летят дни. Но пришло очередное полнолуние — и она вернулась.

Тихо постучалась в дверь ровно за два часа до, бледно улыбнулась и бесшумно прошла в комнату. Тишина и полумрак делали её ещё более совершенной, оставляя только запах, скрадывая всё лишнее. Перси тянуло за ней, запах туманил разум. Лаванда достала из кармана мантии флакончик с зельем и выпила. Перси удивился, но не стал спрашивать — зверь мешал формулировать мысли в осознанную речь.

Пока ещё руками, а не лапами с когтями, он разматывал шарф, закрывающий шею. Зубами, а не клыками прикусывал кожу возле грубых шрамов на плечах и шее — раны, нанесённые оборотнями, заживают очень медленно и плохо. Со вздохом, переходящим в тихое рычание, расстёгивал пуговицы платья — снова голубого.

А потом были поле и лес, двойной вой на луну и запах крови.