Фандом: Hikaru no go, Абэ-но Сэймэй. Прощание — плод, полный горечи, но отказаться от толики сладости в нем расстающиеся не в силах.
Добавить в моё избранное
15 мин, 19 сек 13109
Влажная одежда липла к телу, вызывая дрожь от проникающего внутрь холода, вещи в седельных сумках безнадежно промокли; Сай мысленно порадовался, что никогда не брал в путешествие дорогой комплект для игры — в противном случае чаши из редкой древесины кайи пришлось бы выбросить, ибо вода привела бы их в полную негодность — а Сэймэй, как и он, пытающийся согреться, расстелил на земле чудом оставшийся сухим холщовый мешок. Они не впервые ночевали вот так: устраиваясь на ночлег не в чьем-то гостеприимном жилище, а под открытым небом, засыпая под негромкое ржание лошадей да треск затухающего костра, от чего одежда и волосы еще несколько дней пахли дымом. Даром что разжечь огонь сейчас они не могли.
Сай проснулся посреди ночи от того, что шум загнавшего их в укрытие ливня стих, превратившись в легкий перестук водяных капель; его окутывало мягкое согревающее тепло, как если бы поблизости был костер, в котором еще тлеют горячие угли, но шло оно вовсе не от них. Из груди едва не вырвался громкий крик испуга, недостойный мужчины его воспитания, когда он увидел, что рядом с ним лежал огромный белоснежный лис, чья шуба серебрилась в холодном лунном свете.
— Сэймэй? — хриплым спросонья шепотом произнес Сай в надежде, что голос не выдаст его волнения.
Лис, положив голову на лапы, прикрыл нос пушистым хвостом, поблескивая знакомыми хитрыми глазами, в которых зажигались и гасли загадочные огоньки. Сай, не удержавшись от искушения, протянул руку и зарылся пальцами в густой мех, мысленно наслав на себя сотню проклятий за врожденное любопытство, вновь будучи не в силах ему противостоять; бьякко шумно выдохнул, не выказывая, впрочем, недовольства, и он невесомо провел ладонью по его спине, покрытой мягкой шерстью. Непозволительно быстро позабыв о приличиях, Сай завороженно гладил его теплый бок, что медленно вздымался и опадал в такт спокойному дыханию, любовался лунными бликами на длинных шерстинках, переливающихся в темноте подобно драгоценным камням, и думал о том, что истинной магии нельзя научиться. Что для Сэймэя учение оммёдо, звездные карты да буддийские сутры — лишь способ жить среди обычных людей, не вызывая у них подозрений. Он не просил хранить его тайну — знал без слов, что Сай не проронит и звука. Разве что посмеется, в очередной раз услышав, как придворные в павильонах Дайдайри за глаза тайком называют Сэймэя белым лисом, и не представляя, насколько близки к истине разносимые перешептываниями слухи. Кончик хвоста щекотно коснулся щеки, и Сай, с сожалением убрав руку, закрыл глаза. Даже если все это окажется сном, он будет знать, что сон был хорошим.
Тем утром Сая разбудил едкий запах дыма — в костер невесть как попали свежие зеленые листья — и голос седлающего своего коня Сэймэя, что-то негромко приговаривающего себе под нос. Возвращаться в Хэйан-кё Сай не желал еще сильнее, чем обычно, да и Сэймэй не спешил подгонять лошадей; вместо этого они пустили их размеренным шагом, наслаждаясь видом высоких холмов, покрытых лесом и цветущими горными лугами. Сейчас, сидя на татами в своих дворцовых покоях, Сай вспомнил те дни в разгар весеннего сезона дождей и невольно покосился на катасиро в ящике стола. За пределами столицы было волшебство и свобода. В Дайдайри волшебство пряталось под замок.
Сквозь свист ветра Сай едва уловил звук пяти ударов барабана; с занесенной над бумагой кисти сорвалась капля туши, расплывшаяся неровной кляксой, да и нужные слова никак не приходили на ум. «Боюсь, именно сейчас это невозможно», — впервые за несколько лет ответил Сэймэй на его предложение присоединиться, и в его голосе сквозила горькая обреченность, звучащая в его речах каждый раз, стоило завести разговор о грядущем. Сэймэю не нужно было быть тэнко, чтобы видеть вперед на тысячу ри, а душу Сая приводило в смятение странное предчувствие, что с ним прощаются перед путешествием намного более долгим. Оставив тушницу на столе, он поспешно раздвинул сёдзи и, пока не успел передумать, быстрым шагом покинул отведенную ему комнату, так и не ставшую ему домом, направляясь к восточным воротам Дайдайри.
Доски моста Ичидзё-модори-баши заскрипели под ногами, и Саю послышался легкий звон, как если бы летний ветерок качнул висящий над энгавой стеклянный колокольчик: прячущийся под аркой моста Судзумуши, которому Сай мысленно пожелал доброго вечера, никогда не терял бдительности и однажды даже обыграл его в го на двух камнях, что само по себе говорило о многом. Путь к усадьбе Абэ Сай нашел бы и с завязанными глазами, а потому вскоре обнаружил себя у ворот с белыми пятиконечными звездами на деревянных створках, распахнувшихся, стоило к ним подойти: этому трюку он еще четыре года назад перестал удивляться.
Сэймэй стоял в проеме раскрытых сёдзи, одной рукой придерживая фонарь, опасно раскачивающийся на ветру, а другой — полы домашних одежд; распущенные волосы струились по спине, и весь вид его говорил о том, что он не ждал гостей в столь поздний час, и Сай чуть было не развернулся обратно, поддавшись угрызениям совести.
Сай проснулся посреди ночи от того, что шум загнавшего их в укрытие ливня стих, превратившись в легкий перестук водяных капель; его окутывало мягкое согревающее тепло, как если бы поблизости был костер, в котором еще тлеют горячие угли, но шло оно вовсе не от них. Из груди едва не вырвался громкий крик испуга, недостойный мужчины его воспитания, когда он увидел, что рядом с ним лежал огромный белоснежный лис, чья шуба серебрилась в холодном лунном свете.
— Сэймэй? — хриплым спросонья шепотом произнес Сай в надежде, что голос не выдаст его волнения.
Лис, положив голову на лапы, прикрыл нос пушистым хвостом, поблескивая знакомыми хитрыми глазами, в которых зажигались и гасли загадочные огоньки. Сай, не удержавшись от искушения, протянул руку и зарылся пальцами в густой мех, мысленно наслав на себя сотню проклятий за врожденное любопытство, вновь будучи не в силах ему противостоять; бьякко шумно выдохнул, не выказывая, впрочем, недовольства, и он невесомо провел ладонью по его спине, покрытой мягкой шерстью. Непозволительно быстро позабыв о приличиях, Сай завороженно гладил его теплый бок, что медленно вздымался и опадал в такт спокойному дыханию, любовался лунными бликами на длинных шерстинках, переливающихся в темноте подобно драгоценным камням, и думал о том, что истинной магии нельзя научиться. Что для Сэймэя учение оммёдо, звездные карты да буддийские сутры — лишь способ жить среди обычных людей, не вызывая у них подозрений. Он не просил хранить его тайну — знал без слов, что Сай не проронит и звука. Разве что посмеется, в очередной раз услышав, как придворные в павильонах Дайдайри за глаза тайком называют Сэймэя белым лисом, и не представляя, насколько близки к истине разносимые перешептываниями слухи. Кончик хвоста щекотно коснулся щеки, и Сай, с сожалением убрав руку, закрыл глаза. Даже если все это окажется сном, он будет знать, что сон был хорошим.
Тем утром Сая разбудил едкий запах дыма — в костер невесть как попали свежие зеленые листья — и голос седлающего своего коня Сэймэя, что-то негромко приговаривающего себе под нос. Возвращаться в Хэйан-кё Сай не желал еще сильнее, чем обычно, да и Сэймэй не спешил подгонять лошадей; вместо этого они пустили их размеренным шагом, наслаждаясь видом высоких холмов, покрытых лесом и цветущими горными лугами. Сейчас, сидя на татами в своих дворцовых покоях, Сай вспомнил те дни в разгар весеннего сезона дождей и невольно покосился на катасиро в ящике стола. За пределами столицы было волшебство и свобода. В Дайдайри волшебство пряталось под замок.
Сквозь свист ветра Сай едва уловил звук пяти ударов барабана; с занесенной над бумагой кисти сорвалась капля туши, расплывшаяся неровной кляксой, да и нужные слова никак не приходили на ум. «Боюсь, именно сейчас это невозможно», — впервые за несколько лет ответил Сэймэй на его предложение присоединиться, и в его голосе сквозила горькая обреченность, звучащая в его речах каждый раз, стоило завести разговор о грядущем. Сэймэю не нужно было быть тэнко, чтобы видеть вперед на тысячу ри, а душу Сая приводило в смятение странное предчувствие, что с ним прощаются перед путешествием намного более долгим. Оставив тушницу на столе, он поспешно раздвинул сёдзи и, пока не успел передумать, быстрым шагом покинул отведенную ему комнату, так и не ставшую ему домом, направляясь к восточным воротам Дайдайри.
Доски моста Ичидзё-модори-баши заскрипели под ногами, и Саю послышался легкий звон, как если бы летний ветерок качнул висящий над энгавой стеклянный колокольчик: прячущийся под аркой моста Судзумуши, которому Сай мысленно пожелал доброго вечера, никогда не терял бдительности и однажды даже обыграл его в го на двух камнях, что само по себе говорило о многом. Путь к усадьбе Абэ Сай нашел бы и с завязанными глазами, а потому вскоре обнаружил себя у ворот с белыми пятиконечными звездами на деревянных створках, распахнувшихся, стоило к ним подойти: этому трюку он еще четыре года назад перестал удивляться.
Сэймэй стоял в проеме раскрытых сёдзи, одной рукой придерживая фонарь, опасно раскачивающийся на ветру, а другой — полы домашних одежд; распущенные волосы струились по спине, и весь вид его говорил о том, что он не ждал гостей в столь поздний час, и Сай чуть было не развернулся обратно, поддавшись угрызениям совести.
