Кабинет астрономии

Магическое общество сквозь пальцы смотрит на различные эксперименты в чувственной сфере, но говорить о них в приличном обществе или обсуждать публично считается дурным тоном. Персиваль чтит неписанные правила и ни с кем ничего не обсуждает. После двух-трёх знаков внимания зажимает приглянувшегося ровесника в укромном месте и сходу целует. Иногда получает по зубам, иногда натыкается на ужас и непонимание. Гораздо реже, чем хотелось бы, вырывает неумелый ответный поцелуй, ещё реже ему удаётся торопливо потереться об кого-то или даже запустить влажную от волнения ладонь в чужую ширинку.

С Жераром хочется куда большего, чем поцелуев и обжиманий с оглядкой.

«Будет моим первым», — хладнокровно решает Персиваль, и сердце отзывается дробью: да, да, да.

В кабинете астрономии темно и пусто, только под потолком плавают яркие колючие звёзды, отражая ночное небо. Иногда по нему из края в край с тихим гулом проплывает солидная планета, покачиваясь, вращаясь, как детский волчок. Персиваль смотрит на звёзды, задрав голову. Перед лицом вечности он всегда кажется себе до странности правильным. Правильным как-то глубинно, отчётливо.

— О чём ты думаешь, когда их видишь? — вполголоса спрашивает он.

— Кого? — Жерар садится на край одной из парт, разведя колени, пристраивает на них гитару и смотрит на Персиваля. Струны тихо и нежно звенят под его пальцами.

— Звёзды…

— Звёзды? — тот кидает взгляд вверх, пожимает плечами: — Они маленькие.

Персиваль смотрит на него удивлённо. Звёзды — маленькие? Жерар медленно покачивается, улыбаясь, и вполголоса бормочет старинную мелодию про корабль из слоновой кости и серебряных досок, на котором к нему плывёт возлюбленная. Звёзды трогают его волосы своим сиянием, и Персиваль забывает, что он хотел сказать. Или спросить.

— Не робей, — Жерар вдруг прихлопывает струны ладонью и откладывает гитару в сторону. — Ты же меня пригласил… — он показывает глазами наверх, прямо на Млечный Путь, который струится между созвездиями, — не за этим?

Он спрыгивает с парты, встаёт ближе, так близко, что до него не нужно тянуться, если хочешь дотронуться.

— Ты давно на меня смотришь, — говорит Жерар со своим мурлыкающим акцентом. — Я заметил.

— А я и не скрывал, — тихо говорит Персиваль, глядя ему в глаза.

У него нет робости или стеснения, хотя Жерар старше, выше и явно опытнее. Его гипнотизирует это лицо, ему всё время кажется, что у живых людей не бывает таких губ классической формы, таких ровных бровей и такого контура лица. Кажется, что Жерар — ожившая статуя молодого бога, что с него вот-вот спадут чары, и он навечно застынет с этой изогнутой улыбкой на губах.

Губы размыкаются и целуют Персиваля, уверенно и сладко. Ровесники так не умеют, чтобы от вздоха в рот ноги слабели, а в паху вздрагивало и горячело. Персиваль стоит, подняв голову и держа руки в карманах, обманчиво спокойный и расслабленный. Изучает чужие губы, как новую дисциплину: детально, не торопясь. Повторяет движения языком по губам, учится быстро, на лету.

Жерар целуется вальяжно, опытно. Старается впечатлить, но так, чтобы было незаметно, что он старается. Впрочем, Персиваль впечатлён всё равно. Он смотрит сквозь ресницы на лицо, которое расплывается от такой близости, и ждёт, что сейчас что-то проснётся…

Его влюблённость — это жаркие сны, твёрдый член по утрам, трепет в животе, стук в груди и ясная, трезвая голова. Ровесники рядом мечутся и страдают, пишут стихи, вздыхают, томятся, как яичница на сковородке, у них пустые глаза, обгрызенные ногти и лихорадочный румянец. Персиваль не чувствует ничего, кроме оглушительного стука сердца — никакого тумана, обрыва, пучины, ах, невозможно так дальше жить. Он хочет, чтобы ему тоже было — невозможно. Чтобы голова кружилась от чувств, мысли путались, а на рассвете чтобы в окно щебетали эти пернатые сволочи, от которых просыпается вся школа. Персиваль спит крепко и просыпается от сильнейшей эрекции. Очищающее заклятье он использует уже машинально, иногда по несколько раз в день.

— Ты первый раз? — снисходительно спрашивает Жерар. — Обними меня, что ли.

Персиваль открывает глаза.

— Вообще да, — признаётся он без стеснения. — Первый.

Жерар сначала вздыхает с лёгким недовольством, потом улыбается:

— Ну ладно. Ты хорошенький. Только сверху я не люблю.

— А я и не предлагал, — удивляется Персиваль.

Жерар смотрит на него игриво и насмешливо, а потом говорит это в первый раз, проводя пальцами по густым тёмным волосам, аккуратно зачёсанным на пробор:

— Львёнок…

Что-то всё-таки просыпается, они целуются горячее и злее, Персиваль прижимает его к шатающейся парте, исцарапанной ножами для перьев, стискивает руками бока, чувствуя сильное твёрдое тело. Жерар выдёргивает его рубашку из брюк, пробирается под неё пальцами, перебирает рёбра.