Добавить в моё избранное
11 мин, 49 сек 4764
Стягивает с него брюки вместе с бельём, накрывает всей ладонью горячий член, прижимая его к животу:
— Ого, какой ты… мне даже не терпится…
Он берёт его в рот, мыча от удовольствия, лижет, придерживая рукой, Персиваль стонет и толкается бёдрами.
— Хочу попробовать тебя внутри… я покажу, как мне нравится, — шепчет Жерар, вцепляясь в него сильными пальцами.
— Покажи, как ты любишь, — по-французски требует Персиваль, и тот смеётся хрипло и сдержанно.
Распахнув форменные рубашки, они сваливаются на пол, Жерар торопливо расстёгивает свои брюки, выползает из них, не отрываясь от поцелуев. Прижав Персиваля лопатками к полу, шепчет короткое заклинание, и его пальцы, сомкнутые на члене, становятся влажными. Он садится на его бёдра, золотой от ровного загара, шепчет «придержи» и разводит ягодицы в стороны обеими руками. У него внутри тесно, с трудом можно протолкнуться, он глубоко дышит, хватает свой член в кулак и опускается мелкими толчками всё ниже.
— Как хорошо… — шепчет он по-французски, покачиваясь вверх и вниз.
Персиваль гладит его по коленям и бёдрам, покрытым светлым пушком, по плоскому животу с мягкой ямкой пупка, разводит полы голубой рубашки, поднимаясь ладонями выше к груди. Жерар качается вверх и вниз, вперёд и назад, словно по его телу проходит волна. Персиваль ловит её и стонет вместе с ней. Он ловит её и подчиняет себе, ломает тягучий и сладкий ритм, врезается бёдрами в задницу сильно и резко. Жерар выдыхает длинно и громко, откидываясь назад, опирается на руки.
— Сделай мне хорошо… — просит он.
Они перетекают друг на друга, теперь Жерар лежит на спине, Персиваль над ним, на прямых руках, растрёпанные волосы падают ему на глаза, он сдувает их и пристально щурится. Жерар обнимает его ногами за пояс, высоко поднимая задницу, скрещивает лодыжки:
— Львёнок… сделай мне хорошо.
Его глаза светлеют, тень ложится на лицо, потому что в затылок Персивалю светит медленная галактика с закрученными в спираль рукавами. Персиваль слизывает пот, проступивший у него под ключицами, приноравливается к неудобной позе, не замечая, что в ней неудобно. Жерар упирается в пол плечами и лопатками, выгибается навстречу резким толчкам, его член дёргается, зажатый между телами.
— Вот так, вот так… — шепчет он, улыбаясь звонким шлепкам, стискивая ногами за пояс.
Персиваль не особенно прислушивается, так Жерару или не так. Он подминает под себя чужое архитектурное тело, отключившийся разум заполняет единственное желание — взять его целиком. Нет, не только тело. Этого мало. Взять что-то ещё, крайне важное, вот только неясно, что это, где оно и как его можно взять. Как оно хотя бы зовётся.
Персиваль злится. Врезается ладонью в поднятую задницу, видит недоумение в распахнувшихся голубых глазах:
— Что ты…
Персиваль закрывает ему рот ладонью.
— Сделай мне хорошо, — требует он, и в лице Жерара что-то меняется.
Они трутся друг об друга лицом и грудью, как два лесных зверя, как шестилапый пятнистый кот и молодой олень, которого он дождался в засаде. Персиваль кусает его за шею, трогает языком бьющуюся под кожей вену. Жерар глухо вскрикивает от резких ударов бёдрами в ягодицы, что-то бессвязно шепчет и кончает сильно и быстро, вцарапываясь ногтями в плечи. Персиваль кончает сразу за ним, от этого хорошо поставленного громкого голоса, от проклятий по-французски и ощущения, что теперь — вот так.
У Жерара на шее следы укусов, он морщится, трогая их пальцами, потом смеётся и опять говорит:
— Львёнок…
И спихивает Персиваля с себя.
Они лежат на полу в пустом классе, не одеваясь, в измятых рубашках. Кажется, у кого-то отлетела пара пуговиц, но это абсолютная ерунда, когда в голове блаженно и пусто, под головой чужое плечо, а над головой — кобальтовый космос, серебряные искры и длинный сияющий Млечный Путь, неровный, как размазанная по животу сперма.
— Они не маленькие, — тихо говорит Персиваль. — Они огромные и горячие.
— Кто? потягиваясь с довольным вздохом, спрашивает Жерар.
— Звёзды…
— Ты — горячий, — отвечает Жерар. — А они — маленькие.
До начала лета ещё много дней, и они встречаются в укромных уголках замка, иногда бесцеремонно распугивая влюблённые парочки. Персиваль провожает его глазами, когда они видятся в коридоре: у одного сейчас Ритуалы коренных племён, у второго — Прорицания, а в перерыве, может быть — беглые жёсткие поцелуи как обещание встречи после занятий.
Вот это и есть любовь? — думает Персиваль. — Значит, она такая?
Голова у него остаётся холодной и рассудительной, ее туманит лишь короткими вспышками страсти, а всё остальное время он смотрит на Жерара и не видит в нём ничего, кроме умопомрачительной красоты.
Это самое грустное. Больше в нём нет ничего.
Жерар — красивый, пустой и поверхностный, как листик, упавший в ручей.
— Ого, какой ты… мне даже не терпится…
Он берёт его в рот, мыча от удовольствия, лижет, придерживая рукой, Персиваль стонет и толкается бёдрами.
— Хочу попробовать тебя внутри… я покажу, как мне нравится, — шепчет Жерар, вцепляясь в него сильными пальцами.
— Покажи, как ты любишь, — по-французски требует Персиваль, и тот смеётся хрипло и сдержанно.
Распахнув форменные рубашки, они сваливаются на пол, Жерар торопливо расстёгивает свои брюки, выползает из них, не отрываясь от поцелуев. Прижав Персиваля лопатками к полу, шепчет короткое заклинание, и его пальцы, сомкнутые на члене, становятся влажными. Он садится на его бёдра, золотой от ровного загара, шепчет «придержи» и разводит ягодицы в стороны обеими руками. У него внутри тесно, с трудом можно протолкнуться, он глубоко дышит, хватает свой член в кулак и опускается мелкими толчками всё ниже.
— Как хорошо… — шепчет он по-французски, покачиваясь вверх и вниз.
Персиваль гладит его по коленям и бёдрам, покрытым светлым пушком, по плоскому животу с мягкой ямкой пупка, разводит полы голубой рубашки, поднимаясь ладонями выше к груди. Жерар качается вверх и вниз, вперёд и назад, словно по его телу проходит волна. Персиваль ловит её и стонет вместе с ней. Он ловит её и подчиняет себе, ломает тягучий и сладкий ритм, врезается бёдрами в задницу сильно и резко. Жерар выдыхает длинно и громко, откидываясь назад, опирается на руки.
— Сделай мне хорошо… — просит он.
Они перетекают друг на друга, теперь Жерар лежит на спине, Персиваль над ним, на прямых руках, растрёпанные волосы падают ему на глаза, он сдувает их и пристально щурится. Жерар обнимает его ногами за пояс, высоко поднимая задницу, скрещивает лодыжки:
— Львёнок… сделай мне хорошо.
Его глаза светлеют, тень ложится на лицо, потому что в затылок Персивалю светит медленная галактика с закрученными в спираль рукавами. Персиваль слизывает пот, проступивший у него под ключицами, приноравливается к неудобной позе, не замечая, что в ней неудобно. Жерар упирается в пол плечами и лопатками, выгибается навстречу резким толчкам, его член дёргается, зажатый между телами.
— Вот так, вот так… — шепчет он, улыбаясь звонким шлепкам, стискивая ногами за пояс.
Персиваль не особенно прислушивается, так Жерару или не так. Он подминает под себя чужое архитектурное тело, отключившийся разум заполняет единственное желание — взять его целиком. Нет, не только тело. Этого мало. Взять что-то ещё, крайне важное, вот только неясно, что это, где оно и как его можно взять. Как оно хотя бы зовётся.
Персиваль злится. Врезается ладонью в поднятую задницу, видит недоумение в распахнувшихся голубых глазах:
— Что ты…
Персиваль закрывает ему рот ладонью.
— Сделай мне хорошо, — требует он, и в лице Жерара что-то меняется.
Они трутся друг об друга лицом и грудью, как два лесных зверя, как шестилапый пятнистый кот и молодой олень, которого он дождался в засаде. Персиваль кусает его за шею, трогает языком бьющуюся под кожей вену. Жерар глухо вскрикивает от резких ударов бёдрами в ягодицы, что-то бессвязно шепчет и кончает сильно и быстро, вцарапываясь ногтями в плечи. Персиваль кончает сразу за ним, от этого хорошо поставленного громкого голоса, от проклятий по-французски и ощущения, что теперь — вот так.
У Жерара на шее следы укусов, он морщится, трогая их пальцами, потом смеётся и опять говорит:
— Львёнок…
И спихивает Персиваля с себя.
Они лежат на полу в пустом классе, не одеваясь, в измятых рубашках. Кажется, у кого-то отлетела пара пуговиц, но это абсолютная ерунда, когда в голове блаженно и пусто, под головой чужое плечо, а над головой — кобальтовый космос, серебряные искры и длинный сияющий Млечный Путь, неровный, как размазанная по животу сперма.
— Они не маленькие, — тихо говорит Персиваль. — Они огромные и горячие.
— Кто? потягиваясь с довольным вздохом, спрашивает Жерар.
— Звёзды…
— Ты — горячий, — отвечает Жерар. — А они — маленькие.
До начала лета ещё много дней, и они встречаются в укромных уголках замка, иногда бесцеремонно распугивая влюблённые парочки. Персиваль провожает его глазами, когда они видятся в коридоре: у одного сейчас Ритуалы коренных племён, у второго — Прорицания, а в перерыве, может быть — беглые жёсткие поцелуи как обещание встречи после занятий.
Вот это и есть любовь? — думает Персиваль. — Значит, она такая?
Голова у него остаётся холодной и рассудительной, ее туманит лишь короткими вспышками страсти, а всё остальное время он смотрит на Жерара и не видит в нём ничего, кроме умопомрачительной красоты.
Это самое грустное. Больше в нём нет ничего.
Жерар — красивый, пустой и поверхностный, как листик, упавший в ручей.
Страница
3 из 4
3 из 4
