Утром в постели моей

Его ищут. И я собираюсь помочь его отыскать. Надеюсь, у меня получится сделать это раньше, чем он найдёт нас.

Прощаясь, Ньют замешкался, поманил Грейвза за собой из дома.

— У вас получилось… — спросил он, глядя в сторону, — найти общий язык с Криденсом? Вы смогли помириться?

— Да, — сказал Грейвз. — Не волнуйтесь за него.

— Я волновался не только за него, но и за вас, — тихо ответил тот, неуверенно улыбнувшись клумбе с фиолетовыми крокусами.

— Мы пришли к пониманию, Ньютон, — сказал Грейвз и коротко сжал его за плечо. — Он не нападёт на меня второй раз. Он верит, что я заинтересован в нём лично, а не только в его возможностях.

— И это правда? — Ньют поднял глаза.

— Да. Это правда, — сказал Грейвз.

— Хорошо, — тот быстро улыбнулся, быстро отвёл взгляд. — Я… я рад.

Грейвз отправил Легиона с посланием к Смит-Каммингу, подтверждая готовность сотрудничать во всём, что будет касаться Гриндевальда. Он не рассчитывал, что британская разведка откроет ему все карты, но предполагал, что новой информации в любом случае будет достаточно, чтобы работать вместе. Неизвестно ещё, кому повезло в этой ситуации больше — ему или Смит-Каммингу, заполучившему в своё распоряжение бывшего директора Департамента магической безопасности.

Следующие несколько дней пролетели так быстро, что он едва успевал оглядываться. День начинался с занятий с Криденсом. Тот овладевал магией с какой-то феноменальной скоростью. Прежние успехи не шли ни в какое сравнение с тем, чего Криденс добивался теперь. Тренировки на свежем воздухе давались ему сложнее, он вообще был к ним непривычен, но зато он был упрямым. Пробежки вдоль озера и гимнастические упражнения очевидно приносили ему радость. Грейвз вспоминал, как гонял юнцов в аврорате, и с каждым днём чувствовал себя всё моложе.

После обеда он отправлялся в Министерство, постепенно вникая в курс дел и изучая секретные сводки агентов со всей Европы. Он догадывался, что ему скармливали далеко не всю информацию, но ему хватало и того, что он узнавал. В ответ пришлось поделиться со Смит-Каммингом методикой вычисления шпионов Гриндевальда, которую он разработал сам. Те всегда действовали по отлаженной схеме — в отличие от американцев, которые отдавали секретной службе лишь часть времени, как Гудини, а в обычной жизни были простыми предсказателями, зельеварами и торговцами. Небольшая ставка агента была для них не самым важным вознаграждением. Грейвз отбирал тех, кого интересовала возможность быть полезным своей стране. Он не верил в лояльность за деньги — всегда может найтись тот, кто предложит больше, хотя иногда и ему приходилось сотрудничать с профессионалами, которые напоминали путешествующих коммивояжёров, просто вместо артефактов и оберегов они торговали тайнами. В качестве связных и курьеров Грейвз использовал девушек — они редко возбуждали подозрение, особенно когда мастерски прикидывались дурочками. Гриндевальд собирал под крыло амбициозных магов, не обращая внимание на пол. Грейвз не гнушался простушками и кокетками. Мужчины нередко брезговали вытряхивать содержимое дамских сумочек, так что в пудреницах, расчёсках или в стопках гигиенических принадлежностей его агенты носили по Европе множество тайн.

Система перекрёстного допроса привела Смит-Камминга в восторг. Каждый агент Гриндевальда, выпущенный из школы, следовал раз и навсегда установленным правилам. На этом их и ловили — несмотря на идеально составленную легенду, они держались слишком спокойно, выпаливали показания без запинки там, где простой человек, ни в чём не замешанный, путался в словах от волнения, краснел, бледнел, заикался и пытался соврать. То, что казалось подозрительным — на самом деле было естественным.

Грейвз проводил в Министерстве по три, четыре, шесть часов, иногда запаздывая к установленному собой же времени ужина. Криденс всегда дожидался его, не садясь за стол, когда бы он ни вернулся. Вечера заканчивались шахматами, прогулками, поцелуями и куда более откровенными ласками, чем прежде. Криденс не боялся ничего и был готов ко всему. Но Грейвзу было мало простого согласия. Ему было нужно, чтобы Криденс научился отвечать — всем собой, всем телом. И он учил.

В первый раз он сам испытывал волнение — от предвкушения. Сердце билось чаще, в брюках стало тесно, когда он завёл Криденса к себе в спальню, которая снова вызывала у мальчишки благоговение.

— Сядь, — сказал Грейвз, отпустив его руку, и закрыл дверь. Щёлкнул замком. В доме никого не было, кроме них — но это был символический жест — быть закрытыми в комнате с тёмными стенами и огромной кроватью, вдвоём, в тишине. Отгородившись от мира. Между ними происходило что-то важное, чего нельзя было высказать в словах. Даже Грейвз не знал этих слов. Он мог только чувствовать, как в каждом из них копится напряжение, и когда они приближаются друг к другу — вспыхивает сияющая вольтова дуга, ослепляя и обжигая обоих.