Про Кырлай, что в Заказанье, знай — деревня неплоха: Во дворах поют, по слухам, куры звонче петуха!
Добавить в моё избранное
4 мин, 44 сек 10907
Родом хоть и не оттуда, там я жил да поживал,
Как умел, пахал и сеял, жал да песни напевал.
Не забыть вовек — забором окружал деревню бор,
Травы бархатом узорным на лугах ласкали взор.
— Велика ли деревенька? — Нет, совсем невелика.
Всем дворам хватает влаги небольшого родника.
Там ни холодно, ни жарко, всё известно наперёд:
Ветер вовремя подует, дождик вовремя польёт.
Земляника и малина спеют в ягодном бору:
Не моргнув, своё ведёрко переполнишь, не совру!
Чудно! Ели молчаливы; словно воины, стройны;
Отдыхал я, глядя в небо, посреди лесной страны.
Где берёзы и осины — там и тут грибы растут;
Всюду щавель, где соцветья разноцветные цветут:
Белый, жёлтый, алый, синий, — несказанной красоты,
Вкусу тонкому приятны ароматами цветы.
Очарованные бабочки, воздушны и легки,
Возле чащечек порхают, чуть качая лепестки…
Чу! Звучат в зелёной чаще божьих пташек голоса,
Внемлешь им — душа как будто улетает в небеса.
Клуб, оркестр, бульвары, танцы заменяли мне леса,
Цирк, театры и концерты затмевала их краса.
Велики они, как море; безгранично велики,
Сплочены, неисчислимы, как чингисовы полки.
Вспоминаются внезапно слава предков, имена,
Древних дедушек рассказы про былые времена.
Приоткроется завеса исторической судьбы,
Молвишь: «Ах, что ж с нами сталось? Иль не Божьи мы рабы?»
Описал стихами лето; осень, зиму — не хочу,
О красавицах, румяных, чернооких, промолчу.
Сабантуи и гулянья я описывать боюсь:
Как начну, с пути рассказа непременно я собьюсь!
Стой-ка, всё же ненароком сбился я с пути, гляди:
Заголовок где-то сзади, суть рассказа — впереди!
Потерпи ещё немного, о читатель, расскажу:
Вспомню милую деревню — тотчас я с ума схожу.
Говорят, в лесах дремучих зверя разного не счесть:
Волки есть и есть медведи, лис — разбойник рыжий — есть.
Ёж и заяц, лось и белка попадаются в лесу:
То ли встретишь, как походишь день с ружьишком на весу!
Говорят ведь, в тёмной чаще, в непролазной хвойной мгле
Нечисть водится лесная — албасты и шурале.
Мудрено ль, конца и края заповедной пуще нет:
Не такими чудесами удивлял нас белый свет!
Вот об этом два-три слова, коль позволите, скажу,
Вязь узорную созвучий по привычке вам свяжу.
Лунным вечером чудесным юный Парень из села
По дрова поехал — в чащу путь-дорога завела.
На поляну он заехал, тотчас поднял в чаще стук:
Стал заваливать лесину — топоришком тук да тук!
Как случается обычно, ночь прохладною была,
Пташки-мошки замолчали, тишина в лесу легла.
Месяц, тени на поляне, только Парень делу рад,
Позабыл, где лево-право, щепки в стороны летят!
Отдохнуть едва собрался: пот ручьём, топор в руке —
Ба! чудные чьи-то вопли слышит он невдалеке.
Обомлел бедняк, не знает: побежать, ничком упасть?
Ничего понять не может — незнакомая напасть.
Кто пред ним? Беглец-острожник? Оборотень? Кто пред ним?
С кем несчастный повстречался, не с шайтаном ли самим?
Нос покатый и горбатый, мордой точно лось, ей-ей,
Руки-ноги узловаты, словно из кривых корней,
Вглубь посаженные очи голубым горят огнём:
Не удержишь душу в теле где там ночью — ясным днём!
Если б не босой да тощий — человек совсем на вид,
Вышиной со средний палец рог во лбу его сидит.
Очень тонкие, прямые пальцы — только погляди,
Каждый — свыше пол-аршина, страшно, Бог не приведи!
Тот на этого глазеет, этот смотрит на того.
Наконец, спросил урода дровосек: «Тебе чего?!»
— Парень, ты меня не бойся, не разбойник я, не вор,
Путь вовек не заступаю, не про то мой разговор.
Мой обычай: человека я до смерти щекочу.
Не подумай, что пугаю, я от радости кричу.
Пальцы видишь — для щекотки словно созданы они,
Многих смехом уморил я — золотые были дни!
Подойди, дружок мой, ближе, отрешись от всех забот,
Поиграй со мной в щекотку — кто кого пересмеёт?
— Ладно, ладно, поиграем, видно, так уж суждено,
Только, если ты не против, есть условие одно…
— Говори скорей, что надо, человечек, пожалей,
Всё исполню непременно, поиграть бы поскорей!
— Вот условие, послушай: здоровенное бревно —
Вот оно — не расколол я, да теперь уж всё равно.
Подсоблю я, ты же сможешь очень крепко удружить,
Коли ты бревно поможешь на телегу уложить.
Вбил я в комель клин дубовый, не спеши, не суетись,
За бревно, овца лесная, возле клина ухватись!
Шурале не возражает, сразу хитрость не видна,
Косолапо ковыляя, он доплёлся до бревна,
Сунул пальцы в щель у клина, — ты увидел наконец,
О читатель, что задумал дровосек мой удалец!
Оглядел телегу Парень, ходит, словно здесь один,
После обухом легонько стал постукивать о клин…
Шурале не шелохнётся, сунул пальцы и сидит,
Важно выкатив глазищи, на топор и не глядит,
Парень стукает тихонько, не трудясь, не тратя сил…
Раскачался клин и выпал — дурню пальцы защемил!
Как умел, пахал и сеял, жал да песни напевал.
Не забыть вовек — забором окружал деревню бор,
Травы бархатом узорным на лугах ласкали взор.
— Велика ли деревенька? — Нет, совсем невелика.
Всем дворам хватает влаги небольшого родника.
Там ни холодно, ни жарко, всё известно наперёд:
Ветер вовремя подует, дождик вовремя польёт.
Земляника и малина спеют в ягодном бору:
Не моргнув, своё ведёрко переполнишь, не совру!
Чудно! Ели молчаливы; словно воины, стройны;
Отдыхал я, глядя в небо, посреди лесной страны.
Где берёзы и осины — там и тут грибы растут;
Всюду щавель, где соцветья разноцветные цветут:
Белый, жёлтый, алый, синий, — несказанной красоты,
Вкусу тонкому приятны ароматами цветы.
Очарованные бабочки, воздушны и легки,
Возле чащечек порхают, чуть качая лепестки…
Чу! Звучат в зелёной чаще божьих пташек голоса,
Внемлешь им — душа как будто улетает в небеса.
Клуб, оркестр, бульвары, танцы заменяли мне леса,
Цирк, театры и концерты затмевала их краса.
Велики они, как море; безгранично велики,
Сплочены, неисчислимы, как чингисовы полки.
Вспоминаются внезапно слава предков, имена,
Древних дедушек рассказы про былые времена.
Приоткроется завеса исторической судьбы,
Молвишь: «Ах, что ж с нами сталось? Иль не Божьи мы рабы?»
Описал стихами лето; осень, зиму — не хочу,
О красавицах, румяных, чернооких, промолчу.
Сабантуи и гулянья я описывать боюсь:
Как начну, с пути рассказа непременно я собьюсь!
Стой-ка, всё же ненароком сбился я с пути, гляди:
Заголовок где-то сзади, суть рассказа — впереди!
Потерпи ещё немного, о читатель, расскажу:
Вспомню милую деревню — тотчас я с ума схожу.
Говорят, в лесах дремучих зверя разного не счесть:
Волки есть и есть медведи, лис — разбойник рыжий — есть.
Ёж и заяц, лось и белка попадаются в лесу:
То ли встретишь, как походишь день с ружьишком на весу!
Говорят ведь, в тёмной чаще, в непролазной хвойной мгле
Нечисть водится лесная — албасты и шурале.
Мудрено ль, конца и края заповедной пуще нет:
Не такими чудесами удивлял нас белый свет!
Вот об этом два-три слова, коль позволите, скажу,
Вязь узорную созвучий по привычке вам свяжу.
Лунным вечером чудесным юный Парень из села
По дрова поехал — в чащу путь-дорога завела.
На поляну он заехал, тотчас поднял в чаще стук:
Стал заваливать лесину — топоришком тук да тук!
Как случается обычно, ночь прохладною была,
Пташки-мошки замолчали, тишина в лесу легла.
Месяц, тени на поляне, только Парень делу рад,
Позабыл, где лево-право, щепки в стороны летят!
Отдохнуть едва собрался: пот ручьём, топор в руке —
Ба! чудные чьи-то вопли слышит он невдалеке.
Обомлел бедняк, не знает: побежать, ничком упасть?
Ничего понять не может — незнакомая напасть.
Кто пред ним? Беглец-острожник? Оборотень? Кто пред ним?
С кем несчастный повстречался, не с шайтаном ли самим?
Нос покатый и горбатый, мордой точно лось, ей-ей,
Руки-ноги узловаты, словно из кривых корней,
Вглубь посаженные очи голубым горят огнём:
Не удержишь душу в теле где там ночью — ясным днём!
Если б не босой да тощий — человек совсем на вид,
Вышиной со средний палец рог во лбу его сидит.
Очень тонкие, прямые пальцы — только погляди,
Каждый — свыше пол-аршина, страшно, Бог не приведи!
Тот на этого глазеет, этот смотрит на того.
Наконец, спросил урода дровосек: «Тебе чего?!»
— Парень, ты меня не бойся, не разбойник я, не вор,
Путь вовек не заступаю, не про то мой разговор.
Мой обычай: человека я до смерти щекочу.
Не подумай, что пугаю, я от радости кричу.
Пальцы видишь — для щекотки словно созданы они,
Многих смехом уморил я — золотые были дни!
Подойди, дружок мой, ближе, отрешись от всех забот,
Поиграй со мной в щекотку — кто кого пересмеёт?
— Ладно, ладно, поиграем, видно, так уж суждено,
Только, если ты не против, есть условие одно…
— Говори скорей, что надо, человечек, пожалей,
Всё исполню непременно, поиграть бы поскорей!
— Вот условие, послушай: здоровенное бревно —
Вот оно — не расколол я, да теперь уж всё равно.
Подсоблю я, ты же сможешь очень крепко удружить,
Коли ты бревно поможешь на телегу уложить.
Вбил я в комель клин дубовый, не спеши, не суетись,
За бревно, овца лесная, возле клина ухватись!
Шурале не возражает, сразу хитрость не видна,
Косолапо ковыляя, он доплёлся до бревна,
Сунул пальцы в щель у клина, — ты увидел наконец,
О читатель, что задумал дровосек мой удалец!
Оглядел телегу Парень, ходит, словно здесь один,
После обухом легонько стал постукивать о клин…
Шурале не шелохнётся, сунул пальцы и сидит,
Важно выкатив глазищи, на топор и не глядит,
Парень стукает тихонько, не трудясь, не тратя сил…
Раскачался клин и выпал — дурню пальцы защемил!
