Erratum

Ни разу за то время, что они сошлись, он не дал ей повода засомневаться в себе, и всегда был с ней другим, не таким, как с остальными. В его лице словно появлялась скрытая мягкость и тепло, чего никогда не случалось ранее. Лили зачарованно смотрела на него и не могла налюбоваться. Ей доставляло физическое удовольствие запускать руки в его густые темные волосы, и перебирать их пальцами, проводить губами по совершенным линиям его лица. Он был невероятно красив, и она никак не могла поверить, что вся эта красота и мощь сейчас принадлежит ей.

— Снова смотришь на меня? — Усмехнулся он.

— Да, — ответила она, — мне нравится смотреть на тебя.

— Ты ничего не просишь, как другие, — произнес он.

У Лили похолодело внутри при упоминании о других, но она взяла себя в руки:

— Ты же знаешь, мне ничего не надо из вещей.

— Ты можешь попросить не только вещи, — сказал он и посмотрел на нее.

— Ты говоришь о людях? — Осторожно уточнила она.

— Не о всех, далеко не о всех, — уточнил он, — но говори.

Лили подумала о том, что Джой и так счастлива своим местом, о спасении Рамуэля заикаться было смешно, а вот о Софии… Она помнила свое бессилие, когда девушку с печальными глазами увели в слои. Потом еще был брат Небироса, Саргатанас — она чувствовала, что ему нужна помощь, но боялась навредить, нечаянно раскрыв его. Также отчаянно нуждались в помощи, как она могла заметить в свой последний визит, Сильвия и Петра.

— Я вижу, у тебя очень обширные планы, — усмехнулся он, наблюдая за сменой выражений на ее лице. — Но давай кого-то одного.

Лили видела, что он наблюдает за ней с неослабевающим интересом в ожидании, кого же она все-таки назовет. Он любил игры, были ли это кости или человеческие судьбы.

— София, девушка из слоев, вытащи ее. — Произнесла она и опустила глаза, словно это могло бы помочь не выдать ему чужой тайны.

— Почему она? — Спросил он.

— Ее любит Уцур, — тихо произнесла Лили.

— Царь? — Рассмеялся Ник. — Он не умеет любить.

— Не умел. — Поправила Лили.

Ник молчал, затем подошел к ней и двумя пальцами приподнял за подбородок.

— Я еще зол на него. Не время делать ему одолжения.

— Ты же перестанешь злиться на него рано или поздно, — произнесла она, глядя ему в глаза. — А для нее каждый миг там равен вечности.

— Ладно, — он отпустил ее подбородок и развернулся. — Я обещал тебе одного — девушку я могу отдать.

— Спасибо, — пробормотала Лили.

— Но больше ни о чем не проси. — Сверкнул он глазами. И Лили очень захотелось спрятаться под одеяло, как в детстве. Он умел заставлять почувствовать себя рядом с собой неуютно. Иногда ей казалось, что она видит его настоящим только тогда, когда ей удается уловить момент и незаметно понаблюдать за ним. В любом другом случае он успевал надеть маску. Она не понимала, почему так происходит, и почему только когда он обнял ее в первый раз, он позволил себе быть настоящим. Они были рядом, делили постель, но она никак не могла пробиться к его истинному я, к тому клубку боли и страдания, что она увидела в день своего возвращения. Именно потому она и вернулась — чтобы спасти его от этой невыносимой боли и отвращения, к самому себе, к миру, в котором он жил. Он будто ненавидел себя за что-то, и наказывал себя и всех вокруг.

Врата встретили колонну широким проходом. Большинство ангелов пролетели через них намного раньше тех, что сопровождали Грерию и Самаэля. Уриэль все время держался рядом с Самаэлем, пытаясь поддержать его хотя бы своим присутствием и тем самым отдать последнюю дань своему старому другу. Грерия знала, что для нее теперь врат тоже не существует, но держали ее сейчас вовсе не врата, а ангел, бредущий рядом с ней из последних сил: его руки почти полностью обвисли в руках ведущих его ангелов, а ноги волочились по земле. Когда Уриэль вновь взглянул на него, то сделал знак, чтобы ангелы остановились.

— Отдохнем немного, — произнес он, хотя почти все присутствующие понимали, что это просто последняя остановка перед вратами, прощание, потому что падшему не суждено пересечь их черту.

— Самаэль, — Грерия приблизилась к любимому и коснулась его рукой. Ее сердце разрывалось от боли, когда она смотрела на него: еще недавно такие хитрые, горящие огнем глаза, сделались воспаленными и наполовину слепыми, его прекрасные темные кудри спутались и побелели от пыли пустых земель, и только отощавшее лицо светилось незнакомым ей покоем и легкостью. Уриэль и остальные учтиво отошли в сторону, оставив их наедине.

— Все будет хорошо, не бойся, Грерия, — он попытался улыбнуться, и в глазах Грерии встали слезы.

— Ничего не будет хорошо без тебя, — ответила она, сердито смахивая их рукой.

— Ты такая упрямая, — улыбнулся он, и она прижалась к нему, уложив голову ему на плечо.