Командир

Нападения можно было ожидать в любой момент, а солдаты, страдающие от скуки, заставлявшей их ходить в сёла за водкой и «травкой», зачастую не возвращались. Иногда их обезображенные тела привозили через пару дней, иногда они просто пропадали. Так продолжалось до весны.

Ближе к делу. — Голову моего собеседника окутало плотное облако табачного дыма, совершенно неподвижно висевшее в неподвижном воздухе. — Вы говорили, это случилось в мае?

Я оторвал глаза от грубых, шёроховатых досок древнего стола и взглянул на него, но увидел лишь линзы очков, отражающие ядовитый свет лампочки.

— Да, вы правы, — ответил я, — это произошло в мае, когда война уже сошла на вылазки групп боевиков, стала, практически, партизанской.

В принципе, это был рядовой выезд, хотя и не совсем обычный, что мы прекрасно понимали, несмотря на всю секретность. Мы поняли это рано утром, перед самым отправлением, когда к нам в кузов посадили ещё четырёх человек, совершенно не похожих на тыловиков. Мы не разговаривали с ними, они тоже молчали — это было неписаное правило, никто не лез в чужие дела.

Это был спецназ, было понятно всем. Уже не в первый раз их «подвозил» наш транспорт. Как правило, они высаживались прямо из движущейся машины и растворялись в зелёнке, больше мы их не видели. Мы относились к ним равнодушно, уважали, конечно, с завистью смотрели на оружие и амуницию, не шедшую ни в какое сравнение с нашей, но для нас они не были чем-то особенным.

Помню, сразу обратил внимание на их командира, определённо, он был их командиром.

Это уже интереснее. — Следователь вовсе не оживился, он докуривал свою сигарету, лениво стряхивая пепел в плоскую, алюминиевую пепельницу. — Это был Он?

Да, вы угадали.

Почему же вы обратили на него внимание?

Я поднял глаза к грязной лампочке. Это был сложный вопрос, признаться, я и сам не знал.

Командир был довольно высокого роста, хотя, не скажешь, что он был особенно мощным. Напротив, бросилась в глаза не его сила, а необыкновенная подвижность и лёгкость, с какой он, нагруженный снаряжением, запрыгнул в кузов. На лице его постоянно присутствовала лёгкая улыбка, будто бывшая его обычным выражением, а глаза всегда смотрели в одну точку, но, несмотря на это, казалось, что он видит всё. Он тащил с собой много снаряжения, но именно с собой, на нём был надет минимум: не было бронежилета, а его разгрузочный жилет был самым простым, сшитым из обычной ткани, не усиленной ремнями. Обычно спецназовцы весьма щепетильно относились к подобным вещам, выбирали прочное и надёжное снаряжение, как и его попутчики, но его снаряжение, казалось, было выбрано из обратных соображений.

Они скрылись в глубине кузова, крытого брезентом и старались не высовываться, мы же, как обычно, держались ближе к выходу. Наш новый командир, служивший в Чечне с самого ввода войск, всегда материл начальство, не позволяющее ездить с открытым кузовом. Мы все понимали, что он был прав: когда по машине начинал долбить пулемёт или под кузов залетала граната, люди начинали метаться в дикой панике, пытались спрятаться за дощатыми бортами, сбегались к выходу, прямо под пулемётный огонь, короче, оказывались в ловушке. Это понимали все, но мы по-прежнему катались под брезентом.

Я сел у самого борта, зажав ногами автомат, и принялся смотреть на смоченную росой пыльную дорогу, уносившейся в даль из-под колёс машины кривой чёрной лентой. Чувство опасности давно уже притупилось, появилось какое-то равнодушие. Сначала, конечно, мы боялись всего: мин, снайперов, засад, но страх надоедал, он приедался и перерастал в странное равнодушие ко всему, что происходило вокруг, к собственной жизни. Особенно, если долго ничего не случалось.

Я смотрел на ярко-зелёные ветви распускающейся зелёнки, стремительно проносящиеся мимо, на дорогу, петляющую меж пологих склонов, поросших кустарником и низкими деревьями, на БТР, следовавший за нами огромной грязно-зелёной коробкой, обвешенной пустыми ящиками и звеньями траков. Дорога быстро высыхала под поднимающимся солнцем, и шлейф пыли, следующий за машиной, становился всё гуще и вскоре совершенно скрыл из виду БТР.

Становилось жарко. На лице и шее выступали капельки пота, мнгновенно впитывающие в себя чёрную, дорожную пыль. Я взглянул вглубь кузова, где, прижавшись спинами к бортам, прямо на полу сидели разведчики. Они тихо о чём-то переговаривались, тихо смеялись, изредка улыбался и их командир, но взгляд его оставался неизменным. Тогда мне показалось, что его холодные глаза светятся в темноте кузова, они и в самом деле светились. Не знаю, почему этого не замечали остальные. Тогда я тоже не обратил на это большого внимания, я повернул голову обратно к дороге, где за пыльной завесой, еле-еле, проглядывались зелёные склоны и небо, такое голубое, какого не бывает больше нигде.

Это произошло неожиданно. Зачем-то я взял за ствол автомат, видимо, решив его переложить на другую ногу, не помню.