Командир

Из кустов торчал кузов второго Зила, он не горел, но тент его был разорван в клочья, а борта валялись вокруг мелкой щепой. Щепки, бачки, ящики, оружие, распластанные на земле тела, валялись в облаках серой пыли, словно часть ландшафта. По нам стреляли со склонов, с двух сторон. Били пулемёты, автоматы и снайпер, может несколько. Пару раз одиночные пули впились в броню прямо над моей головой, что заставило меня прижаться к земле. Что удивительно, я почти не чувствовал страха, был лишь кураж, странное возбуждение, прибавлявшее сил, убивающее страх. Я выпускал по склонам короткие очереди, пытаясь сквозь пыль засечь вспышки выстрелов и фигуры духов, изредка мелькавшие чёрными тенями меж кустов и деревьев.

Проблем с патронами у нас пока не было. Кто-то выгреб из «бэхи» запас боеприпасов, и магазины, вперемешку с патронами, россыпью лежали на земле. Не знаю, сколько прошло времени, время здесь утратило сой нормальный смысл. Каждый из нас находился в своём маленьком кусочке пространства, ограниченном клочком земли, куском брони и противником. У каждого из нас был собственный мир и собственное время. Обернувшись, чтобы сменить магазин, я увидел, что прапорщик катается по земле, схватившись руками за бедро, вторая пуля попала ему в плечо, третья под горло, прижав его, уже мёртвое тело, к земле. Это произошло быстро, мнгновенно, пока я поворачивал голову. Вернувшись в «свой мир», я сменил магазин, дёрнул затвор и дал несколько очередей в облако пыли, поднятое взрывом ВОГа, осколки которого мелким дождиком осыпались на броню.

Пыль рассеялась, и я, вдруг, с пугающей чёткостью увидел человеческую фигуру с гранатомётом на плече. Он высунулся из какой-то ямы, казалось, совсем не боясь быть замеченным. Вскинув автомат, я дал по нему длинную очередь, но пули прошли мимо, оставив лишь несколько всплесков чёрной земли, а в следующую секунду воздух пронзила белая полоса, и что-то горячее ударило в лицо, казалось, разорвав мою голову на куски. Рухнув на спину, я обхватил её руками. Я ничего не слышал, не видел, а тело моё скрючила ужасная боль, пронзившая каждый нерв.

Не знаю, сколько времени прошло, но чьи-то руки подняли меня с земли и поставили на колени. Я по-прежнему ничего не слышал, в ушах стоял лишь противный шум, но зрение ко мне вернулось. Чеченец с густой, чёрной бородой, наклонившись, что-то орал мне в лицо, я не слышал его, лишь капельки слюны попадали мне глаза, да ощущалось его зловонное дыхание. Я не мог двигаться, я даже почти не боялся, лишь хотел упасть на землю и снова закрыть глаза. Мысли в голове сплелись в огромный комок, и из них выделялась лишь одна, та, что говорила мне о том, что всё сейчас кончится, отчего живот словно сдавило холодной клешнёй. Чеченец выхватил откуда-то нож и приставил его холодный клинок к моему горлу. Я закрыл глаза, ожидая, когда он вопьётся в кожу, пройдёт сквозь трахею и сонную артерию. Но этого не случилось. Нож пропал, и сильный удар в спину, ногой, наверное, повалил меня в пыль, где я с наслаждением закрыл глаза. Но меня снова схватили и подняли на ноги. Удары посыпались один за другим, от чего я опять упал на землю. Тяжёлый ботинок дважды врезался мне в лицо, оставив неприятное чувство, чувство наливающейся тяжести и жара.

Когда меня опять подняли на ноги, я мельком увидел тела остальных. Водитель был ещё жив, он извивался на земле, зажимая руками разрезанное горло. Я в ужасе отвернулся, быстро оглядев окруживших меня людей, которые, смеясь, смотрели на меня, их бородатые лица сотрясались от смеха, скалили белые зубы, один из них снимал происходящее на видеокамеру.

Мне заломили руки и стянули их за спиной верёвкой, обшарили карманы и повели куда-то, толкая в спину, я, спотыкаясь, побрёл. Помню, я испуганно озирался вокруг, глядя на сожжённые машины и тела ребят, разбросанные по земле, на многих из которых даже не было видно ран, казалось бы, что они просто спали, если бы не этот оскал, оскал, какой бывает только на войне. Там всё не как в кино. Пуля оставляет лишь маленькую дырочку в одежде, почти незаметную, не пропитанную кровью, как в фильмах, но этого достаточно. Люди здесь редко умирают сразу, они ещё долго корчатся на земле, дожидаясь смерти, которая приходит на удивление медленно. Они умирают, просто умирают, превращаются в куски коченеющей плоти, и чтобы осознать это, требуется время, требуется время, чтобы понять, что твой друг, секунду назад шедший рядом, уже мёртв.

Потом я увидел командира.

Он не погиб? — Мой собеседник закурил новую сигарету. — Вы ведь говорили, что все, кто были с вами в машине, погибли.

Я задумался. Это было трудно вспоминать, он, и в самом деле, был единственным выжившим из той машины, кроме меня. Я долго пытался забыть это, пока меня не заставили вернуться в те события. Сначала это делали осторожно, дружелюбно, я б сказал, потом, видя моё нежелание, перешли к более жёстким мерам. Смешно, было сначала.

Его вывели из-за горящей машины.