Охота На Ночных Тварей

— Возможно, мне просто чудится… со страху, — жалкая потуга на шутку, -но мне кажется, их уже шестеро.

Ловчий хмыкает и подбадривает Шульца:

— Не беспокойтесь, вам не кажется.

Шульц улыбается вымученной улыбкой, и ловчий смущённо отворачивается. Герцог же, наоборот, совершенно бестактно разглядывает перепуганного охотника. Тот бледнеет. Настолько, что лицо его кажется отражением Луны.

— Господин герцог, — мямлит Шульц, с преувеличенной тщательностью прицеливаясь в невидимую цель, -пожалуйста, больше не кричите под руку.^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^

— Да, — коротко бросает герцог.

Неожиданно Шульц стреляет в сторону леса. Он с ужасом рассматривает собственное оружие и как-то удивлённо произносит:

— Я стрелял.

— Мы слышали, — пожимает плечами герцог. И после небольшой паузы добавляет: -Вы бы сменили ружьё, а это перезарядит Отто.

— Вы п-полагаете? — бормочет горе-охотник, отдаёт пустое ружьё ловчему и принимается стягивать второе, переброшенное за спину.

— «Дрейзе», — с одобрением произносит ловчий, рассматривая оружие.

— Я… к-как у Его Светлости… — робко улыбается Шульц, безуспешно дёргая ремешок и нелепо извиваясь всем телом.

— Давайте помогу, — предлогает герцог, но ружьё, постоянно за что-то цепляясь, никак не желает сползти бедному Шульцу на грудь. Герцог дёргает сильнее, никак. А вокруг частокола сгущается мрак, нет, не сгущается — сжимается, словно кулак.

— Какого чёрта вы его на себя напялили, — герцог трясёт несчастного Шульца, отталкивает, вновь притягивет к себе и принимается ожесточённо разматывать с него чесночную вязанку.

Промелькнула тень.

Нет, показалось.

Не показалось: раздаются из-за деревьев истошные вопли невезучего охотника, и все растеряно смотрят на белые бугорки позвоночника — всё, что осталось — свисающего из руки оторопевшего герцога.

— Х-х-х-х… — один из парней. Это не позвоночник, это проклятый чеснок! -Х-х-х-х…

Из-за деревьев появляется Шульц. Все сразу понимают, что это он. Все понимают, что он невредим. И все понимают, что всё очень плохо: лицо, светящееся своей бледностью, а в глазах только ночь. Он просто идёт мимо них, выходит на просеку и, повинуясь инстинкту, не более, уходит в направлении замка.

Герцог так же инстинктивно наматывает чеснок на себя.

— Соба-а-ак…! Соба-а-ак…! Удерживайте их, мерзавцы! Мерза-а-а…! Соба-а-ак…!

Хюнтер испуганно выискивает отца, а тот чуть не плачет:

— Это же не волки, это ночные твари… Они же умные… Умные! Мерза-а-а…! Соба-а-ак…! Удерживайте!… Они же разделяют нас… Господи! Господи-и-и-и-и…

Хюнтер не понимает, что происходит: только что загонщики шли почти в линию, направляя вожаков, которых держались специально обученные собачьи стаи, как вдруг он остался один. Где-то за деревьями надрывается криком отец, и Толстый Фриц оказался далеко-далеко слева (если это ругань его), остальные вообще не ясно, где… а справа… Господи Иисусе! Справа никого нет!

— Собираемся! — орёт отец непонятно откуда. Что случилось с рожком? -Собираемся!

Хюнтер пытается идти на голос, но вожак невменяем в азарте и тянет его… боже!… к Хмельному оврагу. Удержать идиота! Удержать эту тварь! Тв-в-в-а-а-а…

— Сыно-о-о-к! Сыно-о-о-к!… Сыно-о-о-к!…

— Па— …! — крик обрывает Гретта: она и так всю дорогу старалась держаться позади хозяина, а тут, скуля, неожиданно бросилась ему под ноги.

Хюнтер кувыркается, пытается встать, снова спотыкается о Гретту, снова кувыркается, утыкается носом в собственный снегоступ (а что со вторым?), снова встаёт, снова кто-то из псов, падает в сугроб, обезумев, барахтается в снегу и… проваливается сквозь снег… нет, сквозь землю…

Герцог рассматривает ночного противника, в последних судорогах издыхающего на осиновом частоколе. Ещё двое, только что забитые кольями, лежали невдалеке.

Но и охотников потрепало изрядно. Отто чуть не лишился глаза. Один из крестьян, отложив кол, потирает ушибленный бок, а второй неодобрительно рассматривает пять параллельных прорех на тулупе, напротив сердца. Его Светлость прихрамывает.

— Плохи наши дела, Отто, — бормочет герцог, подходя к главному ловчему.

— Да, собак нам уже не дождаться, — соглашается тот.

— Что, думаешь, с остальными? На втором, похоже, мертвы?

— Похоже. Я их предупреждал, не высовывайтесь!

— Эх-х-х-хорошие были парни! Горячие. Жаль старого барона, если оба сына… Горячие…

— Слишком горячие. На первом номере тоже не отзываются. А вот на четвёртом, кажется, ушли вместе с собаками.

— На четвёртом и пятом, — влез в разговор один из крестьян, тот, что с ушибленным боком.

— Сволочи, — сплюнул на снег другой, -Ох, извините, Ваша Светлость!

— Думай, о ком говоришь!