Глад и мор

Первый штурм удалось отбить сравнительно легко.

Голодранцы ударили скопом по воротам. На руках несли таран из ствола срубленного дерева.

— Вас ведет антихрист! — увещевала настоятельница. — Порченый! Где вы видели порченого ангела?! Ангела с разными зубами?!

Нищие не остановились. Они никогда не видели ангела с разными зубами. Впрочем, ангелы с одинаковыми зубами им пока тоже не встречались.

— Остановитесь! Я прокляну вас, отлучу от церкви! Ибо сказано у Матфея : «Тогда, если кто скажет вам: «вот, здесь Христос», или «там», — не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить»…

Свистнул выпущенный из пращи камень. С разбитой головой игуменья упала на колени.

Бунтари добежали, успели ударить по воротам: раз, другой, отбили несколько щепок. Заскрипели доски, петли. Но тут же на атакующих полетели камни, а затем выплеснули казан с кипятком.

От тарана голодранцы рванули во все стороны, вопя и ругаясь.

Кто-то визжал так, что закладывало уши: услышав шум воды, он посмотрел наверх. И теперь вопел, схватившись за ошпаренную голову, за обожженные глаза.

— Ну, погодите, ведьмы! Я до тебя доберусь! — грозил кривозубый с безопасного расстояния.

Второй штурм начался уже в сумерках: в монастыре сестры, не дежурившие на стенах, собрались на вечерню. Молились о спасении, о даровании разума заблудшим за монастырской стеной.

Заблудшие себя таковыми не считали, и на отсутствие разума не жаловались. Хотя последний у них работал в ином направлении.

Время между штурмами было занято работами — рубили лес, драли кору.

— Сказано в Святом Писании у Павла, — вещал работающим монах-расстрига, неизвестно как взявшийся среди холопов. — «… сам сатана принимает облик ангела света, а поэтому и небольшое дело, если и слуги его принимают вид слуг правды, но конец их будет согласно с делами их».

Затем молил не то небеса, не то иное место о победе

И поднявшись с колен, смутная рать, снова пошла на монастырь.

Будто опять вела атаку на ворота. Да только теперь шли под прикрытием пехотной «черепахи»: рамы из веток, на которую набросали еловых веток, тряпье и шкуры, обмазанные грязью.

Передвижной шалаш двигался небыстро, и в монастыре успели поднять тревогу. И снова в наступающих летели камни, полился кипяток, даже будто кто-то вскрикнул внизу.

У ворот подобрали таран, под прикрытием тарана ударили по воротам: раз другой. Было видно, что народу под шалашом меньше, чем во время прошлого штурма. Может, потому, что под «черепахой» народу помещалось немного. А, может, идти в бой было уже некому. Те, кто дошли, лупили тараном не шибко сильно, словно уже обессилили. И в монастырском дворе казалось, что ворота не ломают, а кто-то пусть и большой, но уставший, стучится в двери, просится войти.

На шалаш полетели факела. Да только обмазанные глиной шкуры загорались плохо, а если и начинали дымить, их тут же поливали припасенной водой.

Келарша принесла неизвестно как попавшее в монастырь фитильное ружье, порох. Попыталась выстрелить… Но забитая без пыжа пуля просто выкатилась из ствола и упала на головы холопов.

Темнело стремительно. Стоя на стене, матушка задумчиво, будто сама у себя спросила:

— И что с ними делать?

— А что с ними сделаешь-то? — ответила келарша. — Пускай лупцуют. Надоест — уйдут.

И тут внизу лязгнули засовы, ворота отворились.

Потом оказалось: пока все монашки глазели на представление перед воротами, Зола с казаками под покровом темноты по худой лесенке поднялся на стену в другом месте, спустился уже во двор. Вырезали охрану у ворот, убрали засовы.

И людское море хлынуло в монастырский двор. Холопы шли в атаку, шатаясь от голода. Но тот же голод заставлял их быть дерзкими, быстрыми.

— На стены! — кричал кривозубый. — Режь-убивай! Дави монашек!

И сам рванул первый.

Так получилось, что Варька оказалась первой, на кого налетел Бессон. Яшка, было, замахнулся саблей, но остановился, увидев перед собой почти ребенка.

Этого хватило, чтоб Варька выплеснула в него ушат с горячей водой. Кривозубый успел закрыться, а послушница выбросила посуду и рванула по стене прочь, скользнула вниз, побежала к кельям.

Забежала в свою, захлопнула за собой дверь, задвинула засов. Метнулась, было, к окну, но то хоть и выходило за пределы монастыря, оказалось узким.

И Варька сделала единственное, что могла: села на лавку, затаила дыхание. Стала перебирать четки, оставленные соседкой по келье…

Монастырь умирал в муках.

Словно ураган, холопы пронеслись его коридорами, подвалами.

Искали хлеб — его не было.

Имелись лишь просфоры, маленькие, пресные на вкус.

Кто-то хватал от ликов святых свечки, жевал их, плевался нитками фитилей.