Добавить в моё избранное
29 мин, 8 сек 9259
Тишину нарушало только дыхание собеседников и потрескивание догорающих свечей на столе.
Внезапно с пушечным грохотом отскочила в сторону дверь. Из темноты сеней прямо на путников шагнула и застыла громадная фигура. На какой-то миг все замерли. Но уже через долю секунды казак замахнулся в сторону гигантской тени пустым глиняным горшком, а в руке Андреаса блеснула полуобнажённая сабля.
Из-за фигуры вдруг выпрыгнул целовальник и замахал руками:
— Нет, нет, не надо! В метели нашли, чуть колокольчик услышали. Проехал бы мимо, так и сгинул бы.
Целовальник достал откуда-то фонарь, и путники увидели, что перед ними стоит огромная баба и держит на руках свернувшегося в калач мужчину. Целовальник отодвинул от стола последнюю свободную скамейку, баба осторожно положила замерзшего и отступила в темноту. Через мгновение появились новые свечи, целовальник притащил откуда-то еще один горшок и со вздохом сказал:
— Заснул в санях, видать, на морозе да в метель. Хоть и проезжий, да все же христианская душа. Сейчас разденем, укроем, горячего дадим, глядишь, оклемается. Раз уж сидите, присмотрите за ним, вам Господь отплатит.
Иван буркнул:
— А чего в горшке ему принес?
— Уху принес. На утро варили, горячая.
— Ну так и нам неси.
Целовальник пошел, освещая дорогу фонарем, куда-то в глубь зала, к большой печи. Казак кинул вслед:
— И кувшин еще неси, если хочешь, чтоб смотрели всю ночь.
Андреас почувствовал, что от всего произошедшего — от рассказа казака, от выпитой водки, от внезапно появившихся людей, — у него кружится голова. Перешагнув через лежащего человека, вокруг которого снова хлопотал целовальник, майор шагнул в сени, толкнул входную дверь и вышел во двор. Поток холодного воздуха ударил прямо в лицо. Вьюга только становилась сильнее, сквозь тьму неслись лезвия снежинок. Скоро стало холодно, но возвращаться в зал постоялого двора пока не хотелось. Андреас вернулся в сени и нащупал сбоку невысокую дверь в коридор, который вел в конюшню. Конюшня была освещена тусклой масляной лампой, стоявшей на небольшой печке у входа. Вдоль стен, в стойлах, всхрапывали во сне кони. Андреас взял светильник, чтобы найти своих лошадей, и вдруг прямо перед ним выросла фигура, легонько толкнувшая майора в грудь. От неожиданности Андреас шагнул назад и чуть не выронил фонарь, но ловкие руки легко выхватили лампу. В тусклом свете майор увидел чумазую девку, по скуластому виду — татарку. Девка нахмурилась и кивнула: «Что надо?»
— Все, вижу, хорошо сторожишь, все хорошо, — пробормотал Андреас и спиной отступил в коридор.
Целовальника в зале уже не было, а у скамьи крутились Иван и подьячий. Путник был раздет до исподнего и укрыт тулупом Ивана. Сам казак нависал над странником и пытался накормить супом с ложки. Судя по кашлю и слабому мычанию, путнику теперь угрожал не мороз, а слишком глубоко засунутая в рот казацкая ложка. На столе аппетитно пахли четыре горшка, лежал хлеб, посередине, на глиняной плошке, горели новые свечи, рядом стоял кувшин.
Когда замерзший наконец начал слабо отмахиваться и пробормотал «все, отстань, ну прошу, отстань», сотник наконец сел на свое место. Все ненадолго замолчали. Вдруг подьячий сдвинул все стаканы, разлил водку и, не дожидаясь остальных, залпом выпил.
— Ну что ж, Иван свою историю рассказал, теперь мой черед.
Майор и казак удивленно посмотрели на подьячего. Тот, как и несколько часов назад, сидел хмурый, немного раскачиваясь на скамье.
— Как зовусь я и что служу подьячим, вы уже знаете. — Подьячий замолчал на мгновение и мрачно усмехнулся. — А приказ, где служу я, называется Приказом тайных дел.
Лица Андреаса и казака вытянулись. Встреча с таким человеком могла закончиться чем угодно: дыбой, острогом или просто исчезновением навсегда. Приказ не подчинялся никому, кроме царя, был его глазом, носом, зубом. Делом приказных было искать измену, стеречь крамолу и хулу, выжигать ересь. Приказной дьяк и его подьячие были выше всех законов, князей и бояр. И хоть недавно собрали Приказ тайных дел, о его мрачной славе знали уже везде.
Подьячий оглядел собеседников:
— Да не про вас речь, про меня… Родился я в этих краях. Да не об этом рассказ… А о том, как дошла до Приказа весть, что в здешних местах есть людишки зловредные, что правленые книги церковные, из Москвы присланные, отвергают и поносят. А книги эти ведь сам святейший патриарх Никон посылает, значит, они и его отвергают. Сам царь наш, Алексей Михайлович, принимает учение Господа, очищенное и к истокам возвращенное, значит, если кто присланные книги отвергает и обряды отрицает, то и ставит себя выше Государя. Стали мы, по мере сил скромных наших, ересь здешнюю изыскивать. Поначалу послали письмо ласковое, мол, повинитесь и покайтесь, царь и закон у нас милостивые, все простить могут.
Внезапно с пушечным грохотом отскочила в сторону дверь. Из темноты сеней прямо на путников шагнула и застыла громадная фигура. На какой-то миг все замерли. Но уже через долю секунды казак замахнулся в сторону гигантской тени пустым глиняным горшком, а в руке Андреаса блеснула полуобнажённая сабля.
Из-за фигуры вдруг выпрыгнул целовальник и замахал руками:
— Нет, нет, не надо! В метели нашли, чуть колокольчик услышали. Проехал бы мимо, так и сгинул бы.
Целовальник достал откуда-то фонарь, и путники увидели, что перед ними стоит огромная баба и держит на руках свернувшегося в калач мужчину. Целовальник отодвинул от стола последнюю свободную скамейку, баба осторожно положила замерзшего и отступила в темноту. Через мгновение появились новые свечи, целовальник притащил откуда-то еще один горшок и со вздохом сказал:
— Заснул в санях, видать, на морозе да в метель. Хоть и проезжий, да все же христианская душа. Сейчас разденем, укроем, горячего дадим, глядишь, оклемается. Раз уж сидите, присмотрите за ним, вам Господь отплатит.
Иван буркнул:
— А чего в горшке ему принес?
— Уху принес. На утро варили, горячая.
— Ну так и нам неси.
Целовальник пошел, освещая дорогу фонарем, куда-то в глубь зала, к большой печи. Казак кинул вслед:
— И кувшин еще неси, если хочешь, чтоб смотрели всю ночь.
Андреас почувствовал, что от всего произошедшего — от рассказа казака, от выпитой водки, от внезапно появившихся людей, — у него кружится голова. Перешагнув через лежащего человека, вокруг которого снова хлопотал целовальник, майор шагнул в сени, толкнул входную дверь и вышел во двор. Поток холодного воздуха ударил прямо в лицо. Вьюга только становилась сильнее, сквозь тьму неслись лезвия снежинок. Скоро стало холодно, но возвращаться в зал постоялого двора пока не хотелось. Андреас вернулся в сени и нащупал сбоку невысокую дверь в коридор, который вел в конюшню. Конюшня была освещена тусклой масляной лампой, стоявшей на небольшой печке у входа. Вдоль стен, в стойлах, всхрапывали во сне кони. Андреас взял светильник, чтобы найти своих лошадей, и вдруг прямо перед ним выросла фигура, легонько толкнувшая майора в грудь. От неожиданности Андреас шагнул назад и чуть не выронил фонарь, но ловкие руки легко выхватили лампу. В тусклом свете майор увидел чумазую девку, по скуластому виду — татарку. Девка нахмурилась и кивнула: «Что надо?»
— Все, вижу, хорошо сторожишь, все хорошо, — пробормотал Андреас и спиной отступил в коридор.
Целовальника в зале уже не было, а у скамьи крутились Иван и подьячий. Путник был раздет до исподнего и укрыт тулупом Ивана. Сам казак нависал над странником и пытался накормить супом с ложки. Судя по кашлю и слабому мычанию, путнику теперь угрожал не мороз, а слишком глубоко засунутая в рот казацкая ложка. На столе аппетитно пахли четыре горшка, лежал хлеб, посередине, на глиняной плошке, горели новые свечи, рядом стоял кувшин.
Когда замерзший наконец начал слабо отмахиваться и пробормотал «все, отстань, ну прошу, отстань», сотник наконец сел на свое место. Все ненадолго замолчали. Вдруг подьячий сдвинул все стаканы, разлил водку и, не дожидаясь остальных, залпом выпил.
— Ну что ж, Иван свою историю рассказал, теперь мой черед.
Майор и казак удивленно посмотрели на подьячего. Тот, как и несколько часов назад, сидел хмурый, немного раскачиваясь на скамье.
— Как зовусь я и что служу подьячим, вы уже знаете. — Подьячий замолчал на мгновение и мрачно усмехнулся. — А приказ, где служу я, называется Приказом тайных дел.
Лица Андреаса и казака вытянулись. Встреча с таким человеком могла закончиться чем угодно: дыбой, острогом или просто исчезновением навсегда. Приказ не подчинялся никому, кроме царя, был его глазом, носом, зубом. Делом приказных было искать измену, стеречь крамолу и хулу, выжигать ересь. Приказной дьяк и его подьячие были выше всех законов, князей и бояр. И хоть недавно собрали Приказ тайных дел, о его мрачной славе знали уже везде.
Подьячий оглядел собеседников:
— Да не про вас речь, про меня… Родился я в этих краях. Да не об этом рассказ… А о том, как дошла до Приказа весть, что в здешних местах есть людишки зловредные, что правленые книги церковные, из Москвы присланные, отвергают и поносят. А книги эти ведь сам святейший патриарх Никон посылает, значит, они и его отвергают. Сам царь наш, Алексей Михайлович, принимает учение Господа, очищенное и к истокам возвращенное, значит, если кто присланные книги отвергает и обряды отрицает, то и ставит себя выше Государя. Стали мы, по мере сил скромных наших, ересь здешнюю изыскивать. Поначалу послали письмо ласковое, мол, повинитесь и покайтесь, царь и закон у нас милостивые, все простить могут.
Страница
4 из 8
4 из 8
