Взлом механизма концентрационной машины

Вы еще пригодитесь миру. Барон вас помиловал. Сейчас отдышитесь, пойдем наверх, в тепло.

— Не может быть…

— Представьте себе.

— Не хочу…

— Чего не хотите.

— Назад… мерзко это.

— Ну, либо так, либо быдлом арифмометры крутить. Ручками, на холоде, чтоб пальцы не сразу отвалились. Вы чего хотите? Жить ведь?

— Просто жить…

— Ну, нет любезный! В наше страшное и великое время нет никого, кто мог бы просто жить. Даже Барон. А вы, тем более.

— Господи… Степан. Как ты сам-то… все это выносишь? Не тошнит?

Якир покосился на раскрытый гробик, криво улыбнулся.

— Нет. Не тошнит. Давно.

— Ты так же закончишь Степа. В гробике. Однажды.

— Однажды, это кончится. Барон обещал.

— Пока люди… будут дешевле коммутаторов, это будет продолжаться.

— Ладно, завтра за шахматами потреплемся, вставай. Идем.

— Я не пойду, Степа. По крайней мере, не с тобой.

— Господи, как с вами тяжело со всеми! Что с мозгами, что с безмозглыми!

— Нет Степа, не выйдет, не пойду…

— Это твое последнее слово? — Якир заглянул ему в лицо.

— Нет Степа… Е восемь — е девять, мое последнее слово. И в дамки…

— Чего изволите, господин Барон? — ответил Якир.

— Самеди гений, — прошептал Цузе.

— Эт точно, — Семеныч пальнул вниз по лестнице и пользуясь тем, что эсэсовцы залегли двумя площадками ниже, очистил стреляные стволы. — Гений он. Всех времен и народов.

Я подал Семенычу заряды с картечью. Он щелчком сложил стволы дробовика и сказал прицеливаясь:

— Убью суку, путь только ближе подойдет…

— Господа, давайте вверх, — Алексей Францевич вымотанный подъемом с Цузе на плечах, привалился к стенке, опираясь на тесак, отобранный в коротком бою с встреченными на выходе из «холодной» эсэсовцами.

— Не спеши, летчик. Не улетит твой цеппелин…

— Дирижабль.

— Без нас не уедут, один хрен.

— Хорошо бы, — Алексей Францевич тяжело дышал.

— А сильно ты его, — Семеныч подмигнул Цузе. — Крепко. Слово тайное знал. Так чё? Барон Якира закодировал? Не доверяет?

— Да… — Цузе слабо сплюнул кровью, та повисла у него на подбородке. — Никому…

— Миша, — сказал Алексей Францевич. — Помоги, будь добр…

— Ага…

Я подхватил Цузе под другую руку, и мы поволокли его по решетчатой лестнице вверх. Горбатый сменил впереди, высматривая дорогу. Семеныч прикрывал тыл. А Ягыжен где-то пропал, еще в самом низу. Сказал, что старуху тут не бросит, пойдет найдет, дикая голова…

Цузе шептал мне прямо в ухо, бредил:

— Самеди гений. Слышишь мальчик? Он и эта его машина для концентрации. Замечательный личный механизм противостояния враждебной Вселенной. Он первый такое придумал, он молодец — Форд просто ребенок. А уж мы какие молодцы, я и слов не подберу, мальчик. Мы ведь уже одолели этого мелкого беса, одолеем и тех, что покрупнее, тех что зовут себя богами. Пусть даже они те самые боги, создавшие нас, все равно — не ровня они нам. Мы круче. А Якира прибили зря, пригодился бы он…

С каждой новой площадки, через прутья ограждения, было видно все дальше и ничего кроме миллионов заснеженных елей до горизонта. Над нами облаком нависало брюхо дирижабля.

— Эх, красота, — Семеныч дышал полной грудью, выдыхал пар как паровоз. На последней площадке он обогнал Горбатого. А Самеди, шагнув из-за мачты радиовышки, показал Семенычу тряпичную куклу и одним движением оторвал ей голову.

Фонтан крови ударил из обезглавленного тела.

Тело Семеныча упало на колени. Руки у него тоже оторвало. Самеди отбросив белые волосы со лба, изящно поклонился нам. Цилиндр в одной руке, обрывки куклы в другой.

— Держу врагов как можно ближе к себе. Всегда под рукой… — любезно сообщил он.

Цузе повис на мне всем весом — Алексей Францевич, оставил его и взмахнув тесаком встал в позицию. Самеди улыбнувшись, водрузил цилиндр на голову, бросил за ограду обрывки, извлек еще одну куклу и показал Алексею Францевичу. А тот не дрогнув, всем телом упал в длинный прямой выпад. Тесак, полметра холодной точеной стали, с треском пробил ткань куклы и пригвоздил руку Самеди к фраку на его груди. Самеди отшатнулся, уцепившись огромной ладонью за лезвие палаша. А Алексей Францевич упал ничком — из его груди хлестало.

Самеди покачнулся.

И покачнулась башня.

Самеди истекая кровью, побрел к сходням, спотыкаясь, взобрался на борт дирижабля. Дирижабль покачнулся и начал отваливать от площадки. Упали, соскользнув, сходни.

Горбатый выбежал откуда-то сбоку и помчался за уходящим от края причальной площадки бортом корабля.

— Сколько я зарезал?! — завопил он, прыгая через ограждение, сигая за уходящим в синеву поручнем на борту раскачивавшегося под баллоном броневагона.