Слепой

Наручники. Нет, не наручники, а кандалы. Черт, где она их достала, в секс-шопе?

Он начал орать, да так, что кошка испугалась и скрылась под диваном. Дверь открылась. Звук еще больше увеличился. Он оглушал Кирилла Александровича.

Прекрати это! — стараясь перекричать телевизор, орал Кирилл Александрович.

Как это вообще возможно. За два месяца его жизнь превратилась в ад. Жена разлюбила, изменяется ему, а может быть, не любила, позарилась на его деньги. А теперь подцепила какого-нибудь богатенького дурня, и развлекается с ним. Это же на много веселей, чем его портянки стирать и ухаживать за калекой.

«Ах, ты сволочь, но я припомню тебе».

Послышалось хихиканье. Кирилл Александрович понял, что дверь открыто и швырнул тростью прямо в проем. Удар. Заорал мужской голос, пронзенной болью, но тут же прекратился. Наверное, Люда прикрыла ему рот.

Через пять минут. Зашли в гостиную. Включили телевизор на полную громкость. Кирилл Александрович уже не слышал ничего, только унюхал запах сигарет «Честер» и запах виски. Все остальное сознание отказалось принимать во внимания. Страшный грохот творился в его голове. Ему даже мерещилось, что маленький сосуд в голове лопнет и прекратятся все его мучения. Но на зло не лопался, а голова болела, как после похмелья, а может быть даже хуже.

Ну, чего ты ждешь, сука?

Удар. Голова отлетела назад. Сознание вырубилось, и появился звук, как у сетки вещания. Перемешалось. Чувство времени. Где же он? Куда падает? Зачем? Ведь он хорошо жил, и за что наказал его Господь Бог. Чем он провинился перед ним?

Голова болела, но все находилось в тишине. И чувство облегчение нахлынула на него, как холодная волна после горячего дня. Хорошо. Лишних звуков нет. Только где-то далеко дребезжит холодильник. Но это звук был ему приятен, он успокаивал его, словно говорил: «Все будет хорошо приятель. Все будет хорошо… или ПЛОХО»!

Телевизор включился на музыкальном канале и Marilyn Manson визжал свою очередную песню.

Выключи! — чуть ли не плача сказал он.

Давай веселиться калека! — кричала в исступление Людмила, как будто наступал апокалипсис и надо развлекаться на полную катушку.

Кирилл Александрович проигнорировал ее. Пощупал лицо. Около глаза. Там действительно болело. Ну, когда его ударили…

Ответ не пришел. Люда схватила его за руки. От нее несло перегаром.

Давай, старый пердун, танцевать!

Она подняла его.

Ну, давай покажи класс, слепой! — в пафосе кричала она.

У Кирилла Александровича кружилась голова. Он не мог понять, куда он попал в ад или только в чистилище. Сориентировавшись, что происходит, в каком расположении относительно от него находиться комната. Не делая ни планов, не обдумывая своего стремления, он схватил ее за горло. Послышалось ее хрипение. Как для него сладостны были эти звуки. Как он их ждал, даже не зная об этом. Чувство звериного инстинкта проснулось у него в полной мере, и он был готов свернуть ей шею. Но его остановил один вопрос.

Кто вчера был у нас дома? — холодно спросил Кирилл Александрович.

О чем ты? — хрипела она.

Говори. А то умрешь, — и голос прозвучал очень решительно.

Борис.

Какой Борис?

Твой сын, дубина.

Руки сами собой разжались. Борис.

Люда упала на колени и закашлялась, выплевывая скопившиеся в легких углекислый газ. Дышала и кашляла. Но это мало волновала Кирилла Александровича. Он не мог поверить, что родной сын предал его. Ведь он всегда помогал ему в жизни. Да, он бросил его в детстве. Но он всегда приезжал к нему. Выполнял все его желания. За что же такая черная неблагодарность?! Зачем он залез в постель к моей жене?

Ты лжешь! — в крике последней надежды, накинулся на нее.

Если бы. Борис — твой выродок еще тот. Трахал меня за стенкой, когда ты спал. Он же и ударил тебя костылем. Ведь это он отравил всех на презентации, подлил метилового спирта, он сам вчера признался в пылу страсти и алкоголя. Думал ты сдохнешь, а ничего не вышло, ты ослеп…

Эти слова вывели его из себя. И он изо всех сил ударил ей по лицу. Получилось в скользь, но Люда все равно ушла в нокаут. Все стало ясно.

Кириллу Александровичу от этой правды стало нелегче, лучше бы он умер, не узнав ее. Родной сын и так поступил с ним. Ему хотелось заплакать, но слезы не хотели течь по лицу. Сердце кровоточило, но кровь не шла. Душа рвалась наружу из темницы, но не пришло ее время. Сознание разрывалось от этой информации.