Добавить в моё избранное
27 мин, 44 сек 19713
Зрители замерли в ожидании продолжения феерического музыкального представления. Никто не смел пошевелиться, дабы не осквернить тонкий слух мастера своим присутствием. Все жадно ловили каждое движение виртуоза, и, казалось, даже прекратили дышать. «Что же в нём такого гениального?»— подумал Август. «Неужели он настолько хорошо, что»…
И Дионис Амадей заиграл…
… Ноты текли, словно раскаленная лава, от прикосновения с воздухом шипели, источали клубы легкого эха прекрасной акустики церкви. Дионис восседал за органом как на троне. И он правил своим миром, каждый жест, каждое движение пальцев было отточенным, идеальным. Амадей на глазах у окаменевшей публики открывал врата в иные миры. Его музыка была больше чем просто скопление звуков определенной частоты. Она обволакивала, поглощала каждую клетку организма, казалось, её можно потрогать, ощутит на вкус. Ноты переливались, словно радуга, расцветали на стенах, увядали, уступая место другим. Мажорная гамма сменяла минорную и людям хотелось то улыбаться, то расплакаться в неудержимом порыве безграничного горя. Из отполированных труб органа вылетали истории, которые творил виртуоз. И чем быстрее играл мастер, тем хаотичнее и причудливее были они. Образы северных лесов Румынии увиденных глазами птицы сменялись тысячелетними ледяными горами, острыми как зубы драконов. Черные тени ветвей вдруг оживали и превращались в лесных животных. Разрезая стебли травы острым, как бритва языком из болота вылезало неведомое создание, маслянисто-черное, зловонное. Подобно собаке отряхивалась от болотной слизи, расправляло жабры, фыркало, пытаясь избавиться от застрявшей в дыхательных проходах тины, поднимало голову к небу, туда, где светила полная луна и начинало душераздирающе выть, призывая выйти из глубин ада своих собратьев. На зов зверя слетались черные птицы. Глаза их горели красным пламенем. Птицы облепляли ветки деревьев, молча смотрели на агонию умирающей болотной твари. Она выполнила свое предназначение — призвала сынов ночи. Под шелест крыльев из тени леса появляются служители культа. Они окружают мертвое тело существа, по очереди подходят к нему и отрезают ритуальным ножом по куску смрадной плоти. Поедание жертвы проходит под крик птиц, их каркающие голоса похожи на ржавый скрип не смазанных петель. Служители культа под мерный барабанный бой начинают водить хороводы. Кто-то читает молитвы на забытом, проклятым всеми языке. Хоровод убыстряется, бой барабана превращается в неудержимое биение сердца, под крик обезумевших оккультистов подлетают ведьмы. Это девушки, всем на вид не больше пятнадцати, но в их глазах сверкает тысячелетний огонь безумия и Пустоты. Каждая ведьма кружит вокруг костей жертвы, пытается подхватить хотя бы маленькую часть плоти, чтобы сотворить из неё потом талисман, способный убить за одно мгновение. Пляски людей сплетаются с криками птиц, тенями деревьев и полетами ведьм. Все смешивается в один обезумевший ком, кто-то затягивает запретную песню и её тут же подхватывают остальные голоса. На месте жертвоприношения разгорается костер. И один за другим в него прыгают служители культа. Их одежды горят, по лесу разносится тошнотворный запах опаленного мяса и волос. Ледяной смех ведьм, крики заживо горящих людей, рваное карканье птиц, стоны умирающих, канонадный бой барабанов…
Август очнулся от видения только тогда, когда музыка затихла, а на импровизированный помост, выстукивая щегольскими каблуками, вышел толстый конферансье.
— Фуга «Ведьмы северных лесов», дамы и господа, перед вами сейчас прозвучала, — конферансье протер платком взмокший лоб. Слова ему давались с трудом, было видно, что и на него музыка Диониса Амадея произвела неизгладимое впечатление.
— А сейчас… — конферансье достал из кармана огрызок бумажки, щурясь, прочитал его. — Маэстро исполнит вам свое новое произведение, которое называется «Ветер Забвения».
В зале раздались неуверенные жидкие аплодисменты.
Август оглядел зрителей. Каждый из них был напуган. Это были уже другие лица, не те, что взволновано слушали вольные трактовки Баха и Букстехуде. В глазах каждого Август увидел те же чувства что посетили и его самого — страх и одиночество. Кто-то обреченно смотрел в пол, кто-то закрыл глаза и морщился, будто мучился от спазмов головной боли. Все выглядели не лучшим образом.
Среди серых лиц Август увидел знакомую физиономию. В трёх рядах позади него сидел Филлипс, протирал платком мокрые глаза. Кажется, плакал. Хоть и выставляет себя в роли прожженного жизнью скитальца, но оказался сентиментальным в глубине души. Злорадные мысли Августа прервались на полуслове — зазвучал орган, вновь погружая человеческую массу в транс.
… Музыка Космоса, печальная, спокойная, никуда не спешащая, потому, что спешить некуда. Тысячелетия проходят как секунды, а секунды как тысячелетия. Всё движется к цели, которой нет. Дорога в Никуда приводит лишь к началу пути. Постигая Пустоту и обретая тем самым новые загадки, из ниоткуда в никуда плывет Вселенная.
И Дионис Амадей заиграл…
… Ноты текли, словно раскаленная лава, от прикосновения с воздухом шипели, источали клубы легкого эха прекрасной акустики церкви. Дионис восседал за органом как на троне. И он правил своим миром, каждый жест, каждое движение пальцев было отточенным, идеальным. Амадей на глазах у окаменевшей публики открывал врата в иные миры. Его музыка была больше чем просто скопление звуков определенной частоты. Она обволакивала, поглощала каждую клетку организма, казалось, её можно потрогать, ощутит на вкус. Ноты переливались, словно радуга, расцветали на стенах, увядали, уступая место другим. Мажорная гамма сменяла минорную и людям хотелось то улыбаться, то расплакаться в неудержимом порыве безграничного горя. Из отполированных труб органа вылетали истории, которые творил виртуоз. И чем быстрее играл мастер, тем хаотичнее и причудливее были они. Образы северных лесов Румынии увиденных глазами птицы сменялись тысячелетними ледяными горами, острыми как зубы драконов. Черные тени ветвей вдруг оживали и превращались в лесных животных. Разрезая стебли травы острым, как бритва языком из болота вылезало неведомое создание, маслянисто-черное, зловонное. Подобно собаке отряхивалась от болотной слизи, расправляло жабры, фыркало, пытаясь избавиться от застрявшей в дыхательных проходах тины, поднимало голову к небу, туда, где светила полная луна и начинало душераздирающе выть, призывая выйти из глубин ада своих собратьев. На зов зверя слетались черные птицы. Глаза их горели красным пламенем. Птицы облепляли ветки деревьев, молча смотрели на агонию умирающей болотной твари. Она выполнила свое предназначение — призвала сынов ночи. Под шелест крыльев из тени леса появляются служители культа. Они окружают мертвое тело существа, по очереди подходят к нему и отрезают ритуальным ножом по куску смрадной плоти. Поедание жертвы проходит под крик птиц, их каркающие голоса похожи на ржавый скрип не смазанных петель. Служители культа под мерный барабанный бой начинают водить хороводы. Кто-то читает молитвы на забытом, проклятым всеми языке. Хоровод убыстряется, бой барабана превращается в неудержимое биение сердца, под крик обезумевших оккультистов подлетают ведьмы. Это девушки, всем на вид не больше пятнадцати, но в их глазах сверкает тысячелетний огонь безумия и Пустоты. Каждая ведьма кружит вокруг костей жертвы, пытается подхватить хотя бы маленькую часть плоти, чтобы сотворить из неё потом талисман, способный убить за одно мгновение. Пляски людей сплетаются с криками птиц, тенями деревьев и полетами ведьм. Все смешивается в один обезумевший ком, кто-то затягивает запретную песню и её тут же подхватывают остальные голоса. На месте жертвоприношения разгорается костер. И один за другим в него прыгают служители культа. Их одежды горят, по лесу разносится тошнотворный запах опаленного мяса и волос. Ледяной смех ведьм, крики заживо горящих людей, рваное карканье птиц, стоны умирающих, канонадный бой барабанов…
Август очнулся от видения только тогда, когда музыка затихла, а на импровизированный помост, выстукивая щегольскими каблуками, вышел толстый конферансье.
— Фуга «Ведьмы северных лесов», дамы и господа, перед вами сейчас прозвучала, — конферансье протер платком взмокший лоб. Слова ему давались с трудом, было видно, что и на него музыка Диониса Амадея произвела неизгладимое впечатление.
— А сейчас… — конферансье достал из кармана огрызок бумажки, щурясь, прочитал его. — Маэстро исполнит вам свое новое произведение, которое называется «Ветер Забвения».
В зале раздались неуверенные жидкие аплодисменты.
Август оглядел зрителей. Каждый из них был напуган. Это были уже другие лица, не те, что взволновано слушали вольные трактовки Баха и Букстехуде. В глазах каждого Август увидел те же чувства что посетили и его самого — страх и одиночество. Кто-то обреченно смотрел в пол, кто-то закрыл глаза и морщился, будто мучился от спазмов головной боли. Все выглядели не лучшим образом.
Среди серых лиц Август увидел знакомую физиономию. В трёх рядах позади него сидел Филлипс, протирал платком мокрые глаза. Кажется, плакал. Хоть и выставляет себя в роли прожженного жизнью скитальца, но оказался сентиментальным в глубине души. Злорадные мысли Августа прервались на полуслове — зазвучал орган, вновь погружая человеческую массу в транс.
… Музыка Космоса, печальная, спокойная, никуда не спешащая, потому, что спешить некуда. Тысячелетия проходят как секунды, а секунды как тысячелетия. Всё движется к цели, которой нет. Дорога в Никуда приводит лишь к началу пути. Постигая Пустоту и обретая тем самым новые загадки, из ниоткуда в никуда плывет Вселенная.
Страница
5 из 9
5 из 9
