Добавить в моё избранное
27 мин, 44 сек 19714
Печальная, умирающая.
Дикую тайну скрывает в себе Комета в Созвездии Псов. В её утробе прячется жизнь. Паразитирующая, съедающая своего хозяина. Комета медленно умирает. Но продолжает мчаться на последнем вздохе к другим планетам, чтобы там, умерев в глубинах океана, передать свою тайну другим странникам ночи.
Пространство и время сплетаются в одну нить, все, что было таким ценным, вдруг чернеет, обугливается, превращается в пепел, который поднимает и несет по глубинам пустоты Ветер Забвения…
Август с усилием вырвал свой разум из липкой массы гипнотической музыки, резко тряхнул головой, отгоняя подступающую дурноту. Не помогло. Опьяняющие щупальца вновь потянулись к его мозгу. Август ущипнул себя за руку. Морок отошел.
«Безумие!» — промелькнуло в голове. Август тихо встал и выскочил на улицу. Свежий холодный воздух, пахнущий дождем и прелыми листьями, протрезвил голову. В мозгу крутились обрывки мыслей, кошмарные образы, нарисованные музыкой Диониса.
«Его музыка, она зомбирует людей! Голова, как же болит голова!» — Август потер лоб. Руки безжалостно тряслись.
— Что, концерт не по душе? — спросил кто-то, незаметно подошедший из-за спины.
— А? — Август обернулся. Перед ним стоял крепко сложенный лысый громила, с лицом, напоминающим каменную мостовую — шишковатым, отточенным частыми ударами и ссадинами. — Что-то худо стало. Сейчас пройдет.
— Ага, — оскалился в жуткой пародии улыбке незнакомец, и резкая нестерпимая вспышка боли отключила сознание журналиста.
… Играет музыка. Духовой орган. Набор коротких музыкальных отрывков. Некоторые красивые, другие имеют в себе какой-то изъян, неправильную ноту или не то развитие. Музыка часто прерывается молчанием. Сквозь белую пелену иногда прорывается шорох бумаги и неясное бормотание.
— Кажется, очнулся, — прошептал кто-то слева. По голосу похож на того мерзкого типа, которого он встретил на улице.
— Оставьте нас, — резкий властный голос. Каждое слово как отточенный серп, срезающий стебли травы. Звук удаляющихся шагов. Молчание. Вновь обрывки мелодий и неясное бормотание.
Август открыл глаза.
— Проснулись, молодой человек?
Кусвер огляделся. Каждый поворот головой вызывал жуткие боли. Кажется, его оглушили приличным ударом в затылок. Неужели тот головорез? Видимо да.
— Где я?
— Не узнаете?
— В церкви? Что я здесь делаю? Вызовите полицию, на меня напали…
Ледяной смех оборвал фразу. Август попытался встать, но не смог — крепкая пеньковая верёвка стягивала руки и ноги, сплетаясь необычным узлом на шее.
— Что за черт?!
— Держите себя в руках, молодой человек. Вы же в церкви. Кстати, давайте познакомимся. Прошу извинить мою грубость. Меня зовут Дионис Амадей.
— Август. Август Кусвер. Я журналист! Даю слово, если вы меня сейчас же не освободите, то завтра же в утреннем выпуске о вас узнает вся страна, о том, что вы творите…
— Я прошу вас, не надо этих пустых слов. Вы, журналисты, любите это. Давайте просто помолчим и отдадимся власти музыки.
Дионис закрыл глаза и начал играть. Отрывок хоть и был коротким, но и то, что было сыграно, осквернило пространство церкви. Это было жутким выкидышем больной психики безумца. Всё его естество, все правила и законы по которым рождалась музыка, были отвергнуты. Это была уже не музыка, а стоны погибающих людей, шипение адского пламени, пожирающего живую плоть, крик черных воронов, кружащих над полем битвы.
Август зажмурился, не в силах вынести это, отстранил голову от темного потока звуков, льющегося из органа. То, что бросилось в глаза, заставило забыть о жуткой музыке…
Вокруг него подобно слушателям были аккуратно усажены мертвые тела. Август закрыл глаза, но мгновения, которое он лицезрел на это, хватило, чтобы отпечатать, будто снимок в сознании чудовищную картину. Слева на той же скамейке, на которой сидел и он, находилось два трупа — мужчина и женщина. У мужчины неестественно изогнулась голова, как у цыпленка, которому вывернули шею, у женщины, той, которая сидела рядом с Августом и постоянно обмахивалась веером, было перерезано горло. Язык синим бесформенным куском вывалился наружу. Впереди, через один ряд, сидел еще один мужчина, в преклонных годах, и вся его поза и спокойствие могли навести на мысль о том, что он задремал под теплым летним солнцем, если бы не огромный топор, торчащий из кровавого месива того, что раньше называлось головой. Рядом с ним полулежал конферансье, живот его был вспорот.
Август застонал не в силах выдержать это жуткую фантасмагорию. Начал лихорадочные попытки развязать веревку.
— Я понимаю, вам с непривычки тяжело на это смотреть. Я тоже не переносил вида крови. Но это было раньше. Времена бегут. Время неумолимо. Знаете, как говорят в Египте? — «все боится времени, время боится пирамид». — Дионис что-то записал на листе бумаге.
Дикую тайну скрывает в себе Комета в Созвездии Псов. В её утробе прячется жизнь. Паразитирующая, съедающая своего хозяина. Комета медленно умирает. Но продолжает мчаться на последнем вздохе к другим планетам, чтобы там, умерев в глубинах океана, передать свою тайну другим странникам ночи.
Пространство и время сплетаются в одну нить, все, что было таким ценным, вдруг чернеет, обугливается, превращается в пепел, который поднимает и несет по глубинам пустоты Ветер Забвения…
Август с усилием вырвал свой разум из липкой массы гипнотической музыки, резко тряхнул головой, отгоняя подступающую дурноту. Не помогло. Опьяняющие щупальца вновь потянулись к его мозгу. Август ущипнул себя за руку. Морок отошел.
«Безумие!» — промелькнуло в голове. Август тихо встал и выскочил на улицу. Свежий холодный воздух, пахнущий дождем и прелыми листьями, протрезвил голову. В мозгу крутились обрывки мыслей, кошмарные образы, нарисованные музыкой Диониса.
«Его музыка, она зомбирует людей! Голова, как же болит голова!» — Август потер лоб. Руки безжалостно тряслись.
— Что, концерт не по душе? — спросил кто-то, незаметно подошедший из-за спины.
— А? — Август обернулся. Перед ним стоял крепко сложенный лысый громила, с лицом, напоминающим каменную мостовую — шишковатым, отточенным частыми ударами и ссадинами. — Что-то худо стало. Сейчас пройдет.
— Ага, — оскалился в жуткой пародии улыбке незнакомец, и резкая нестерпимая вспышка боли отключила сознание журналиста.
… Играет музыка. Духовой орган. Набор коротких музыкальных отрывков. Некоторые красивые, другие имеют в себе какой-то изъян, неправильную ноту или не то развитие. Музыка часто прерывается молчанием. Сквозь белую пелену иногда прорывается шорох бумаги и неясное бормотание.
— Кажется, очнулся, — прошептал кто-то слева. По голосу похож на того мерзкого типа, которого он встретил на улице.
— Оставьте нас, — резкий властный голос. Каждое слово как отточенный серп, срезающий стебли травы. Звук удаляющихся шагов. Молчание. Вновь обрывки мелодий и неясное бормотание.
Август открыл глаза.
— Проснулись, молодой человек?
Кусвер огляделся. Каждый поворот головой вызывал жуткие боли. Кажется, его оглушили приличным ударом в затылок. Неужели тот головорез? Видимо да.
— Где я?
— Не узнаете?
— В церкви? Что я здесь делаю? Вызовите полицию, на меня напали…
Ледяной смех оборвал фразу. Август попытался встать, но не смог — крепкая пеньковая верёвка стягивала руки и ноги, сплетаясь необычным узлом на шее.
— Что за черт?!
— Держите себя в руках, молодой человек. Вы же в церкви. Кстати, давайте познакомимся. Прошу извинить мою грубость. Меня зовут Дионис Амадей.
— Август. Август Кусвер. Я журналист! Даю слово, если вы меня сейчас же не освободите, то завтра же в утреннем выпуске о вас узнает вся страна, о том, что вы творите…
— Я прошу вас, не надо этих пустых слов. Вы, журналисты, любите это. Давайте просто помолчим и отдадимся власти музыки.
Дионис закрыл глаза и начал играть. Отрывок хоть и был коротким, но и то, что было сыграно, осквернило пространство церкви. Это было жутким выкидышем больной психики безумца. Всё его естество, все правила и законы по которым рождалась музыка, были отвергнуты. Это была уже не музыка, а стоны погибающих людей, шипение адского пламени, пожирающего живую плоть, крик черных воронов, кружащих над полем битвы.
Август зажмурился, не в силах вынести это, отстранил голову от темного потока звуков, льющегося из органа. То, что бросилось в глаза, заставило забыть о жуткой музыке…
Вокруг него подобно слушателям были аккуратно усажены мертвые тела. Август закрыл глаза, но мгновения, которое он лицезрел на это, хватило, чтобы отпечатать, будто снимок в сознании чудовищную картину. Слева на той же скамейке, на которой сидел и он, находилось два трупа — мужчина и женщина. У мужчины неестественно изогнулась голова, как у цыпленка, которому вывернули шею, у женщины, той, которая сидела рядом с Августом и постоянно обмахивалась веером, было перерезано горло. Язык синим бесформенным куском вывалился наружу. Впереди, через один ряд, сидел еще один мужчина, в преклонных годах, и вся его поза и спокойствие могли навести на мысль о том, что он задремал под теплым летним солнцем, если бы не огромный топор, торчащий из кровавого месива того, что раньше называлось головой. Рядом с ним полулежал конферансье, живот его был вспорот.
Август застонал не в силах выдержать это жуткую фантасмагорию. Начал лихорадочные попытки развязать веревку.
— Я понимаю, вам с непривычки тяжело на это смотреть. Я тоже не переносил вида крови. Но это было раньше. Времена бегут. Время неумолимо. Знаете, как говорят в Египте? — «все боится времени, время боится пирамид». — Дионис что-то записал на листе бумаге.
Страница
6 из 9
6 из 9
