Добавить в моё избранное
29 мин, 23 сек 5790
И пообедать с ними толком не успеваешь. Как прорвало их сегодня! То старуха-сердечница, будь она трижды неладно, то сопляк и неудачник прыгнул с седьмого этажа, самоубийца недоделанный, то пятое, то десятое. И тащись к ним, как проклятая! А теперь ещё два дурня, сбитые водителем-лихачём. Старый и молодой. Сдохли бы они оба, что ли! Возни хоть будет меньше.
С этими мыслями ехала Марина с Василием, своим коллегой, на очередной вызов. И ладно бы, родственник вызвал. Ан нет — случайный прохожий увидел и не мог, видите ли, пройти мимо. Добрая душа, чтоб его!
Наконец, карета скорой помощи остановилась. Марина с напарником, открыв дверь, вышли наружу. Человек в чёрной куртке, ещё не совсем пожилых лет, тут же бросился к ним.
— Приехали! — воскликнул он. — Слава Богу! Идёмте же, скорей! Они совсем плохи!
— Ну, где они? — процедила Марина со злобой в голосе.
— Там — вот там, — торопливо заговорил нарушитель её спокойствия. — Он как налетел — оба всмятку. Малой ещё за него спрятаться пытался, ну за этого, старшего — не помогло. А вот и они…
Увидев пострадавших, Марина охнула, покачнулась… Нет, её отнюдь не сразил ужасный вид двух окровавленных тел. Такие зрелища ей, медсестре со стажем, приходилось видеть буквально каждый день.
— Кирилл! — завопила она в следующую минуту, бросаясь к малому.
Как в страшном сне, она щупала тело, и одна за другой открывались ей убийственные истины. Не дышит… сердце не бьётся… пульса нет… глаза пустые, безжизненные… тело холодное.
— Кирюша-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Она уже не видела, как побледнел несостоявшийся спаситель, как одними губами прошептал: «Боже!», не чувствовала прикосновений — его и Василия — когда те вдвоём пытались её как-то успокоить, унять истерику. Её совсем не волновало, что рядом оба мужчины клали на носилки Витю, которого, по словам врача, ещё можно спасти.
Плевать, плевать на них на всех! Весь мир к чёрту! Кирилла больше нет! Он мёртв!
Впервые за все годы работы нечувствительную к чужой боли Марину увозили с места происшествия на скорой и кололи успокоительное.
— Мам, хватит пить, — Лиза легонько потянула Марину за рукав, заглядывая ей в глаза со скорбью и мольбой.
— Отвали! — грубо отозвалась мать, опрокидывая в себя очередной стакан водки.
Чёрствая, бессердечная девчонка! Могла бы и понять, какое горе у родной матери. А то заладила, дура: не пей, не пей! Да возможно ли тут не пить, при таких-то страданиях? Как иначе унять эту боль, захватившую её всю, целиком? Это дураки вроде Аньки с пятого этажа, придумывают всякую чушь вроде царствия небесного или добрых дел в память об умершим. Бред это всё! Нет его — царствия небесного, как нет этой дурацкой бессмертной души. Сдох, разложился — и всё. Так на кой Кириллу сейчас добрые дела, если они всё равно не вернут его к жизни?
А придурочная эта вчера появляется и давай молоть всякий вздор, типа: не падай духом, Марин, молись за Кирюшку, чтоб ему на том свете хорошо было. Ещё говорит: мне тоже тяжко без моей Юлечки, но я знаю, что она на небе и оттуда на меня глядит. Тяжко ей! Как же, как же! Небось, не любила никогда свою доченьку. Иначе давно бы уже вместе с Колькой своим пошла в частную школу. Или научилась бы как-то выживать в этой. А им, дуракам, видите ли, простых детей хотелось учить, и взятки брать стыдно. Как будто ребёнку не нужно одеться нормально и поразвлечься. А на это ж всё деньги нужны. Любили бы они дочь на самом деле, старались бы любой ценой достать их побольше, а не выдумывали бы какие-то «истинные ценности».
Далеко Марина послала вчера Аньку вместе с её «сраными» утешениями, высказав ей заодно всё, что думала по поводу неё и её ненаглядной Юленьки, добавив при этом: изнасиловали её подонки, убили — и правильно сделали, хоть одной дурой будет меньше.
А Анька ей по морде — и из квартиры выбежала. Истеричка! Ну ничего — так ей, стерве — впредь не будет людям в душу лезть.
Впрочем, не только Анька — Машка вон тоже. Каждый день говорит, что состояние Вити стабильное, и есть шансы, что он будет жить. Как будто это Марину способно хоть сколько-нибудь утешить. Да пусть он подыхает, дармоед чёртов! Сына родного уберечь — и то оказался неспособен. Слабак, слюнтяй!
Стакан, ещё стакан, ещё… Реальность расплывается, растворяется в дымке.
— Мам! — с радостным криком (и чему тут радоваться?) Лиза вбежала в кухню. — Мам, смотри!
Марина подняла на дочь полупьяные глаза. Девочка с гордостью демонстрировала оттопыренный средний пальчик, на который было надето кольцо.
— Пошла вон! — велела она заплетающимся языком, — Положи, где взяла!
— Да забирай! — вскричала вдруг Лиза с неожиданной злобой. — Алкашка, пьяндолыга!
С такой же злобой она сдёрнула кольцо с пальца и швырнула прямо в лицо матери, продолжая осыпать её непечатной бранью.
С этими мыслями ехала Марина с Василием, своим коллегой, на очередной вызов. И ладно бы, родственник вызвал. Ан нет — случайный прохожий увидел и не мог, видите ли, пройти мимо. Добрая душа, чтоб его!
Наконец, карета скорой помощи остановилась. Марина с напарником, открыв дверь, вышли наружу. Человек в чёрной куртке, ещё не совсем пожилых лет, тут же бросился к ним.
— Приехали! — воскликнул он. — Слава Богу! Идёмте же, скорей! Они совсем плохи!
— Ну, где они? — процедила Марина со злобой в голосе.
— Там — вот там, — торопливо заговорил нарушитель её спокойствия. — Он как налетел — оба всмятку. Малой ещё за него спрятаться пытался, ну за этого, старшего — не помогло. А вот и они…
Увидев пострадавших, Марина охнула, покачнулась… Нет, её отнюдь не сразил ужасный вид двух окровавленных тел. Такие зрелища ей, медсестре со стажем, приходилось видеть буквально каждый день.
— Кирилл! — завопила она в следующую минуту, бросаясь к малому.
Как в страшном сне, она щупала тело, и одна за другой открывались ей убийственные истины. Не дышит… сердце не бьётся… пульса нет… глаза пустые, безжизненные… тело холодное.
— Кирюша-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Она уже не видела, как побледнел несостоявшийся спаситель, как одними губами прошептал: «Боже!», не чувствовала прикосновений — его и Василия — когда те вдвоём пытались её как-то успокоить, унять истерику. Её совсем не волновало, что рядом оба мужчины клали на носилки Витю, которого, по словам врача, ещё можно спасти.
Плевать, плевать на них на всех! Весь мир к чёрту! Кирилла больше нет! Он мёртв!
Впервые за все годы работы нечувствительную к чужой боли Марину увозили с места происшествия на скорой и кололи успокоительное.
— Мам, хватит пить, — Лиза легонько потянула Марину за рукав, заглядывая ей в глаза со скорбью и мольбой.
— Отвали! — грубо отозвалась мать, опрокидывая в себя очередной стакан водки.
Чёрствая, бессердечная девчонка! Могла бы и понять, какое горе у родной матери. А то заладила, дура: не пей, не пей! Да возможно ли тут не пить, при таких-то страданиях? Как иначе унять эту боль, захватившую её всю, целиком? Это дураки вроде Аньки с пятого этажа, придумывают всякую чушь вроде царствия небесного или добрых дел в память об умершим. Бред это всё! Нет его — царствия небесного, как нет этой дурацкой бессмертной души. Сдох, разложился — и всё. Так на кой Кириллу сейчас добрые дела, если они всё равно не вернут его к жизни?
А придурочная эта вчера появляется и давай молоть всякий вздор, типа: не падай духом, Марин, молись за Кирюшку, чтоб ему на том свете хорошо было. Ещё говорит: мне тоже тяжко без моей Юлечки, но я знаю, что она на небе и оттуда на меня глядит. Тяжко ей! Как же, как же! Небось, не любила никогда свою доченьку. Иначе давно бы уже вместе с Колькой своим пошла в частную школу. Или научилась бы как-то выживать в этой. А им, дуракам, видите ли, простых детей хотелось учить, и взятки брать стыдно. Как будто ребёнку не нужно одеться нормально и поразвлечься. А на это ж всё деньги нужны. Любили бы они дочь на самом деле, старались бы любой ценой достать их побольше, а не выдумывали бы какие-то «истинные ценности».
Далеко Марина послала вчера Аньку вместе с её «сраными» утешениями, высказав ей заодно всё, что думала по поводу неё и её ненаглядной Юленьки, добавив при этом: изнасиловали её подонки, убили — и правильно сделали, хоть одной дурой будет меньше.
А Анька ей по морде — и из квартиры выбежала. Истеричка! Ну ничего — так ей, стерве — впредь не будет людям в душу лезть.
Впрочем, не только Анька — Машка вон тоже. Каждый день говорит, что состояние Вити стабильное, и есть шансы, что он будет жить. Как будто это Марину способно хоть сколько-нибудь утешить. Да пусть он подыхает, дармоед чёртов! Сына родного уберечь — и то оказался неспособен. Слабак, слюнтяй!
Стакан, ещё стакан, ещё… Реальность расплывается, растворяется в дымке.
— Мам! — с радостным криком (и чему тут радоваться?) Лиза вбежала в кухню. — Мам, смотри!
Марина подняла на дочь полупьяные глаза. Девочка с гордостью демонстрировала оттопыренный средний пальчик, на который было надето кольцо.
— Пошла вон! — велела она заплетающимся языком, — Положи, где взяла!
— Да забирай! — вскричала вдруг Лиза с неожиданной злобой. — Алкашка, пьяндолыга!
С такой же злобой она сдёрнула кольцо с пальца и швырнула прямо в лицо матери, продолжая осыпать её непечатной бранью.
Страница
3 из 9
3 из 9
