Добавить в моё избранное
26 мин, 37 сек 6299
Утыканная флажками и зубочистками карта республики соседствовала с книжными стеллажами, тибетские и венецианские маски — с поцарапанным сейфом защитного цвета, новомодный массивный ламповый радиоприемник — с парой начищенных хромовых сапог у стены.
— Все-таки до чего быстро у нас разлетаются слухи, — мрачно барабаня пальцами по столу, пробормотал Дядя Вася. — Пришли мер-р-рзавцы, пронюхали. А ведь только вчера вечером…
— М-м-м?
Дядя Вася с сомнением пощипал ус. Махнул рукой.
— Пустое! Не о них речь! Присаживайся, Альбино… Папиросу?
Альбино прикурил от протянутой спички, выдохнул в низкий потолок клуб дыма. Едва сдержался, чтоб не закашляться. Отметил, что васин табак наверняка пришелся бы по вкусу Существу. Тотчас приказал себе думать о другом — среди труппы упорно ходили глупые слухи, что администратор умеет читать мысли.
— Ты, кажется, вчера хотел сказать мне нечто важное? К сожалению, нам помешали. Теперь я готов тебя выслушать.
— Хм, — Альбино затянулся папиросой, выпустил дым. — А я собирался? Нечто важное? Да нет, вроде… Точно нет.
— Альбино… — проговорил Вася голосом терпеливого школьного учителя.
— К вашим услугам, милорд.
— Уверен?
— В чем, мой падишах?
— Что не хочешь мне ничего рассказать?
— О чем же, ума не приложу?
— Мантикора… Ты ведь не станешь утверждать, что был пьян и ничего не помнишь?
— Допустим, не буду.
— Вот и отлично…
Вася взял книгу из стопки на столе, раскрыл ее на странице заложенной канцелярским ножом с рукояткой, выточенной из снарядного осколка.
Тот самый рисунок, искусная иллюстрация работы безвестного, но несомненно талантливого ренессансного гравера.
«Мантикора».
Альбино помнил его до мелочей, старательно перерисовал его карандашом. После, уже у себя в вагончике, половину ночи при свете керосиновой лампы черкал в блокноте, бормоча себе под нос, мешая спать недовольной Пасе. Затем представил Дяде Васе список необходимого для работы. Вася передал список Диксу. Тот мог достать все, что угодно. Бочку бензина, молочную корову, гипсовый бюст, фарфоровую куклу, маузеровский револьвер, фотокарточку Шаляпина с автографом… Дикс никогда не спрашивал «зачем?», но и никогда не пояснял «откуда».
Все было, как обычно. Они называли это — пополнение активов НарВысДика.
Альбино, с тех самых пор, как в лихие годы гражданской они с Пасей — оголодавшие, испуганные и потерянные — прибились к труппе, в совершенстве овладел ремеслом мистификатора.
Из подручных материалов, от рыбьих костей до папье-маше, из всего, что есть под рукой, мастерил всевозможных уродцев. Погруженными в отливающий болезненной желтизной формалин и спирт им предстояло занять почетные места в полутьме балаганов Народной Выставки Диковин и поражать воображение обывателей.
Альбино был мастер. Превращал обритую дохлую собаку с отстриженным хвостом в небесного гостя — марсианца. Выпотрошенного ската в «сушеного дьявола». Не брезговал классическими русалками «Дженни Ханиверс» с приделанными рыбьими хвостами. Совмещая человеческий череп с медвежьим скальпом, получал голову горного человекозверя бьябан-гули. Мог сделать драконий хвост и ужасную медузу, чертово копыто и голову крестьянского вождя Пугачева, якобы вынесенную одним матросом из Зимнего…
«Как живые», восхищались зрители, «Страх-то какой!»
Ему и впрямь стало страшно, когда он увидел, что ОНО, взъерошенное, маленькое, злое, изгвазданное золотой гуашью, — и впрямь живое…
Когда, вернувшись с ужина, застал последнее свое творение разгуливающим по столу на мягких кошачьих лапках, перепачканных фальшивой позолотой.
Завидев своего создателя, мантикора (выкупленная у мальчишек за банку лимонных леденцов дохлая кошка + скорпионье жало из восточной коллекции Васи + обезьянья голова, неведомо у кого и на что выменянная Диксом) зашипела, обнажая гнилые зубки и навострила к атаке увенчанный острейшим жалом хвост…
— Это существо, — сказал Дядя Вася. — Оно ожило, верно?
Альбино кивнул.
— И ты догадываешься, что послужило этому причиной?
«Как есть талант! Золотые руки у тебя!»
— Возможно…
— Ведь мы с тобой знаем, — сказал Вася, раскуривая очередную папиросу, глубоко затягиваясь. — Знаем, какая Она на самом деле…
Он и впрямь знает, подумал Альбино. А значит, слухи не врут… И они, вместе… Моя девочка, гибкая, воздушная, с кожей, что светится и мерцает в солнечных лучах. Моя Золотая девочка. Как родная сестра. И невыносимо щемяще — Больше, чем сестра.
Он решил не думать об этом. И не потому, что Вася мог прочитать его мысли. Черт с ним, с Васей. Со всеми его талантами. В нашем цирке у каждого свой Талант и у всех чердак немного набекрень и к гребаным хренам наизнанку.
— Все-таки до чего быстро у нас разлетаются слухи, — мрачно барабаня пальцами по столу, пробормотал Дядя Вася. — Пришли мер-р-рзавцы, пронюхали. А ведь только вчера вечером…
— М-м-м?
Дядя Вася с сомнением пощипал ус. Махнул рукой.
— Пустое! Не о них речь! Присаживайся, Альбино… Папиросу?
Альбино прикурил от протянутой спички, выдохнул в низкий потолок клуб дыма. Едва сдержался, чтоб не закашляться. Отметил, что васин табак наверняка пришелся бы по вкусу Существу. Тотчас приказал себе думать о другом — среди труппы упорно ходили глупые слухи, что администратор умеет читать мысли.
— Ты, кажется, вчера хотел сказать мне нечто важное? К сожалению, нам помешали. Теперь я готов тебя выслушать.
— Хм, — Альбино затянулся папиросой, выпустил дым. — А я собирался? Нечто важное? Да нет, вроде… Точно нет.
— Альбино… — проговорил Вася голосом терпеливого школьного учителя.
— К вашим услугам, милорд.
— Уверен?
— В чем, мой падишах?
— Что не хочешь мне ничего рассказать?
— О чем же, ума не приложу?
— Мантикора… Ты ведь не станешь утверждать, что был пьян и ничего не помнишь?
— Допустим, не буду.
— Вот и отлично…
Вася взял книгу из стопки на столе, раскрыл ее на странице заложенной канцелярским ножом с рукояткой, выточенной из снарядного осколка.
Тот самый рисунок, искусная иллюстрация работы безвестного, но несомненно талантливого ренессансного гравера.
«Мантикора».
Альбино помнил его до мелочей, старательно перерисовал его карандашом. После, уже у себя в вагончике, половину ночи при свете керосиновой лампы черкал в блокноте, бормоча себе под нос, мешая спать недовольной Пасе. Затем представил Дяде Васе список необходимого для работы. Вася передал список Диксу. Тот мог достать все, что угодно. Бочку бензина, молочную корову, гипсовый бюст, фарфоровую куклу, маузеровский револьвер, фотокарточку Шаляпина с автографом… Дикс никогда не спрашивал «зачем?», но и никогда не пояснял «откуда».
Все было, как обычно. Они называли это — пополнение активов НарВысДика.
Альбино, с тех самых пор, как в лихие годы гражданской они с Пасей — оголодавшие, испуганные и потерянные — прибились к труппе, в совершенстве овладел ремеслом мистификатора.
Из подручных материалов, от рыбьих костей до папье-маше, из всего, что есть под рукой, мастерил всевозможных уродцев. Погруженными в отливающий болезненной желтизной формалин и спирт им предстояло занять почетные места в полутьме балаганов Народной Выставки Диковин и поражать воображение обывателей.
Альбино был мастер. Превращал обритую дохлую собаку с отстриженным хвостом в небесного гостя — марсианца. Выпотрошенного ската в «сушеного дьявола». Не брезговал классическими русалками «Дженни Ханиверс» с приделанными рыбьими хвостами. Совмещая человеческий череп с медвежьим скальпом, получал голову горного человекозверя бьябан-гули. Мог сделать драконий хвост и ужасную медузу, чертово копыто и голову крестьянского вождя Пугачева, якобы вынесенную одним матросом из Зимнего…
«Как живые», восхищались зрители, «Страх-то какой!»
Ему и впрямь стало страшно, когда он увидел, что ОНО, взъерошенное, маленькое, злое, изгвазданное золотой гуашью, — и впрямь живое…
Когда, вернувшись с ужина, застал последнее свое творение разгуливающим по столу на мягких кошачьих лапках, перепачканных фальшивой позолотой.
Завидев своего создателя, мантикора (выкупленная у мальчишек за банку лимонных леденцов дохлая кошка + скорпионье жало из восточной коллекции Васи + обезьянья голова, неведомо у кого и на что выменянная Диксом) зашипела, обнажая гнилые зубки и навострила к атаке увенчанный острейшим жалом хвост…
— Это существо, — сказал Дядя Вася. — Оно ожило, верно?
Альбино кивнул.
— И ты догадываешься, что послужило этому причиной?
«Как есть талант! Золотые руки у тебя!»
— Возможно…
— Ведь мы с тобой знаем, — сказал Вася, раскуривая очередную папиросу, глубоко затягиваясь. — Знаем, какая Она на самом деле…
Он и впрямь знает, подумал Альбино. А значит, слухи не врут… И они, вместе… Моя девочка, гибкая, воздушная, с кожей, что светится и мерцает в солнечных лучах. Моя Золотая девочка. Как родная сестра. И невыносимо щемяще — Больше, чем сестра.
Он решил не думать об этом. И не потому, что Вася мог прочитать его мысли. Черт с ним, с Васей. Со всеми его талантами. В нашем цирке у каждого свой Талант и у всех чердак немного набекрень и к гребаным хренам наизнанку.
Страница
6 из 9
6 из 9
