Князь

»

Дореволюционировались, б.

Так вот, вдыхая пепел истории и предаваясь тотальному фатализму, приходится медленно закуривать и ждать пока оранги не ринутся в неравный бой. Их-то всего пара десятков, а интеллигент-то целый один. Бедненькие…

Поезд набирает ход, а я лежу и тупо ненавижу бледно-салатовую окраску выкупленного мной купе. По стенке стекает какое-то варенье и стенку эту становится до боли жалко. Может её тоже вчера пинали берцами — вот и кровоточит, несчастная; стекло, прикрытое покрасневшим веком шторы, размачивает катаракту изморози хрустальной слезой.

Глава 1. Интоксикация

Не ел уже сутки, во рту почему-то вкус стерильного бинта. Хочу курить — поправляю камуфляж, натягиваю вонючие берцы. Стою в тамбуре, который, кажется, медленно жрёт мою сигарету, наполняя лёгкие миазмами будущих метастаз. Вкус во рту усиливается.

«Эй, извините»… — девушка… Драная тельняшка, клёши с выцветшими ромашками, кеды болотного цвета. Личико филигранное, бледное, как молоко. Волосы чёрные — каре. Глаза, как сумрак в затянутом паутиной углу. Аккуратный прямой носик, тонкие холодные на вид губы. Дрожит: «А… Вы покурить оставьте, хорошо?» — и слёзы текут по щекам.

«Да, не вопрос, сестрёнка!» — тьфу, сам уже, как гопник, разговариваю — «Чё с тобой, ребёнок?»

Дрожит, забирает у меня полсигареты: «Пойдём к тебе?» — Во как! Скромненько так… — «Ширнуться есть что?»

«Так» — решительно говорю — «Хорошо: докуривай давай и пойдём. Портвейн наличествует, а девушки, которые не чураются внутривенных наркотиков, вызывают у меня ассоциацию с морскими ёжиками. Так что, фройнляйн, прошу проследовать в мой будуар и обсудить с умным человеком (мной, видимо) новую молодёжную политику: «Скажем наркотикам:?иногда?».

Её рука ложится в мою. Да сколько же она проторчала в этом тамбуре?! Хотя я и сам так иногда делаю — выползу опухший в морозную прокуренную комнату и жду, пока кто-нибудь не догадается взмахнуть портсигаром.

Я гляжу на свою спутницу — она почти не стоит на ногах; вздыхаю. Нездоровые тенденции, господа, намечаются. Чёртов гормональный шлак болотной жижей стремится к мозгу и кора в ужасе стучится в висок: «Ой, простите, я из МВД — там на вас жалуются. Можно я взорвусь тут в знак протеста, а? Ну, пожалуйста!»

Припадаю к бутылке, лошадиным каштановым глазом кошусь на Ксюшу — так её, по-видимому, и зовут. Класс! Одно тоскливо: сию архиполезную, омнипотентную, всеобъемлющую и океаноисчерпывающую информацию я почерпнул из весьма тревожного источника — прочитал у неё на ошейнике.

Портвейн в голове, прокравшись мягким, лохматым, тёплым, чёрным слоником в гидроцефальный череп Вашего покорного слуги, уже ласково обнял хоботом горло гормонального фона и, нежно щекоча ему склизкое ушко горячим дыханием, начал объяснять ему, что тот концептуально не прав.

Держу её узкую ладонь в тёплом замк? и исподволь злорадно с ноткой истерики усмехаюсь. Такие барышни, помимо прочего морального мусора, вызывают из недр воспалённых пазух долгой памяти плотское слово «hentai». Подобная женщина коня останавливает исключительно леденящим поцелуем в ею, а в горящую избу входит исключительно с гранатой, чека коей непременно надета на палей на манер обручального кольца. В глазках так и пляшет: «Я хочу умереть красиво!» Нет, точно вам говорю: ещё одна попытка суицида при мне и я не выдержу — начну помогать несчастным.

Так, в самом деле-то! Что это за буржуазная контрреволюция в настроении отдельно взятого индивидуума? Купе шикарное, портвейн тут, девушка опять-таки… До города ещё пилить, как Чебурашке пешком от Панамы до Па-де-Кале. Прямо замурлыкать впору. Особенно, если вспомнить о массивной вязанке купюр в нагрудном кармане. Руку даю на отсечение, что, коли довелось бы мне наблюдать за атомным взрывом с обрыва дистанцированого километров на пять от эпицентра, и то бы пачка денег поддержала моё настроение на уровне блаженствующего в грязи гоппопотама.

Остро ощущаю необходимость глотнуть ещё, покурить и, обнявши что-либо тёплое, поспать лет двести с гаком… Благо, что всё, кроме двухсот лет, у меня наличествует. Ксюша дремлет, всем своим видом демонстрируя, что пара кубиков адреналина введённых непосредственно в сердечную мышцу ей была бы весьма кстати. Прорвётся — ей, видно, не впервой.

Я прикорнул рядом. Украдкой оглядываю её вены: дороги наличествуют, но какие-то неубедительные. Коварно представляю, как она этими вот самыми руками пытается залезть ко мне в карман, а коварная молния (специально от таких умных) начинает прогрызать ей кожу, не выпуская загребущую конечность обратно.

Тревожная у меня страсть — спящие девушки. В данном случае пятнадцатилетние. Какие же они всё-таки милые! Особенно когда пытаются об меня согреться. Аллилуйя, что, применительно к сложившейся ситуации, всё вышесказанное относится лишь к единственной мамзели, коя, к слову сказать, тем и занята, что нахально извлекает из меня тепло.