Игра

Ведь это был тривиальный грабёж. Менее чувственные товарищи церемониться с русскими варварами не стали. В случае чего не стеснялись пускать в ход приклады и брике. Озлобленным морозом, голодом и долгим отступлением, парням не было дела до проблем каких-то селян. Не взирая на слёзы и мольбы, солдаты грабили дома, отбирали тёплые вещи и еду, не считали нужным оправдываться или извиняться… Капитан Жилле смотрел на мародёрство сквозь пальцы. Осёк попытавшегося остановить безумие подчинённого. Жёстко напомнил, что в России не действуют привычные правила войны, что здесь нет места милосердию и жалости. Если хочешь выжить — забудь о совести… Вот только запамятовать совесть и честь Моран не мог. Не в силах остановить вакханалию, опустился на пень, обхватил руками голову и заплакал. Сколько он так просидел, недавний велит не мог сказать точно. Очнулся лишь после того, как Огюст Обри довольно бесцеремонно толкнул его в плечо. Унтер-офицер поднял голову и непонимающим взглядом уставился на сержанта, предлагавшего Жану женский полушубок. Злость на себя и подчиненных была настолько велика, что Моран ударил Обри. Сержант кулем рухнул в сугроб. Молча поднялся. Пожал плечами. Напялил на себя обновку. Пробормотал «извини» и потопал дальше, будто ничего и не случилось… Очень скоро унтер-офицер ощутил на себе все «прелести» русского мороза. Дрожал и колотился, но упорно гнал всякие мысли о том, чтобы реквизировать одежду у местного населения. У Морана было с собой несколько франков жерминаль, однако парень сильно сомневался, что крестьяне захотят взять их. Приходилось довольствоваться шинелью, кутаться в грязную материю в напрасных попытках согреться.

Отряд шёл и шёл. Шаг за шагом. Лье за лье…

От холода сводило мышцы рук и ног, однако унтер-офицер не останавливался, как бы сильно не хотелось сесть на землю, расслабиться и не думать ни о чём. Сгонял с себя мрачное наваждение, старался мыслить о приятном. Из памяти услужливо вынырнули пейзажи родного Прованса — увенчанные ослепительно белыми шапками вершины Альп, прозрачная Рона, тёплое Средиземное море, золотистые поля пшеницы… Картинки были как живые. Казалось, лишь протяни руку и сможешь дотронуться до них. Вдохнуть аромат полей и сеножатей, ощутить на коже лёгкий бриз. С головой нырнуть в солнечный свет… Однако стоило только открыть глаза, как суровая реальность немедленно возвращалась. В лицо по-прежнему била ледяная крошка, небо было затянуто чёрными тучами, валил с ног ветер, пробирал жгучий мороз, маячили впереди ссутуленные спины и ранцы товарищей. Часы текли, а ничего не менялось. Впору было завыть от тоски.

«Чёрт, как же холодно»… — подумал парень. Мороз донимал, лишал воли к жизни. От голода сводило желудок. Организм бунтовал, требовал пищи, а последние две краюхи хлеба, кусок вонючего заплесневевшего сыра и мышиный кус шпика солдаты съели ещё до переправы, честно поделив на всех…

Жан Моран стиснул челюсти и отрешился от всего. Машинально переставлял ноги, помогал себе ружьём и руками. Война превращала людей в животных. Отбирала у солдат последние крупицы человечности. Заставляла забывать о гуманизме и идеалах Revolution française. Declaration des Droits de l«Homme et du Citoyen не значила ничего, а слова Liberte, Egalite, Fraternite являлись пустым звуком. А ведь перед походом на Россию французская Империя была передовым государством мира. Идеалом. Примером для подражания. И где всё сейчас? Повержено в прах. Обернулось пылью…

Унтер-офицер почувствовал, что снова начинает погружаться в усталое сонное оцепенение, перестаёт на время слышать и различать окружающие звуки. Пропали злое завывание ветра, тяжёлые шаги спутников, ругань и крики птиц. Парень словно окунулся с головой в липкий, глушащий все звуки кисель… В следующее мгновение до слуха Жана Морана донёсся жуткий, нечеловеческий крик. Тирайер встрепенулся. Встряхнул головой. Завертел ей по сторонам, пытаясь определить источник шума. Крик повторился. В нём было столько неподдельного ужаса и обречённости, что в сердце унтер-офицера кольнула ледяная игла. Руки сами по себе сжали ружьё. В такую страшную метель от AN-XIII было мало толку, однако вбитые в кровь инстинкты опередили разум. Крик повторился в третий раз. Спустя несколько секунд парень наконец смог понять, что происходит. Следовавший впереди капрал Кёне попал в какую-то ловушку. Барахтался в огромной луже, безуспешно пытаясь из неё выбраться. Орал, колотил руками по грязной воде, звал на помощь, то погружаясь, то вновь выныривая на поверхность.

— Помогите! — истошный крик вспугнул стаю ворон. Те с диким ором взлетели в воздух. Закружили над лесом. Жан не медлил. Перехватив ружьё, со всех ног кинулся к товарищу. Подскочил к бедолаге. Замер, поняв, что Вейлр провалился в полынью. Значит, нужно действовать аккуратно, дабы самому не уйти под лёд.

Унтер-офицер опустился на колени. Затем лёг на живот. Протянул капралу ружьё и сказал:

— Ухватывайся!