Вдвоем до Бетельгейзе

И Лаврову достанется нелегкий выбор: умереть снаружи от голода, гравитации и нехватки кислорода или от одного только голода, но в тепле и уюте собственного корабля, утопленного на веки в песках прибрежной отмели.

С этого дня жизнь Лаврова превратилась в сущий ад. Он перестал бриться и вообще следить за внешностью. Если раньше он поддерживал на борту относительный порядок, то теперь махнул на все рукой: его одежда валялась, разбросанная по полу, груда немытой посуды возвышалась на столе. В приступе ярости («Они все остались там!») он разбил вдребезги видео голографическую систему, так что больше не мог ни читать видео книги, ни смотреть фильмы. Лавров впал в крайности: то наедался до отвала и напивался в дым, то постился по нескольку дней; то разбивал лоб в безответных молитвах к Богу, то проклинал все, на чем свет стоит.

Но хуже всего было то, что его начали мучить кошмары и приступы клаустрофобии. Один и тот же сон повторялся из ночи в ночь. Ему снялось, что он на похоронах, и эти похороны — его. Ближайшие друзья, соратники, даже невеста обступили его могилу, а он, лежа в гробу, глядит на них из ямы и слышит слова Джона Илса: «Прощай, Дэн! Прощай, дорогой друг! Покойся с миром. И ни о чем не беспокойся. Старина Джон за всем проследит. Все будет о» кей!»

После его слов присутствующие бросали в яму по горсти земли. Комья больно ударяли Лаврова в голову, грудь, живот, но он, как ни старался, не мог пошевелить и пальцем. Он кричал: «Обождите! Что вы делаете? Я еще жив! Вытащите меня отсюда!», но язык ему не повиновался; выходило невразумительное мычание, которого не могли или не хотели (правда, что не хотели, ведь он так старался!) расслышать окружающие. Даже его невеста, даже она! А после крышка гроба со стуком захлопывалась, и Лавров оказывался в кромешной тьме.

Только тогда он, наконец, просыпался и садился на кровати, хватая ртом воздух, весь дрожащий и мокрый от пота.

Затем он устремлялся к иллюминатору — убедиться, что звездолет не окончательно засосало в песок, и что алый луч Эктора, так не похожего на солнце Сирикса или Земли, еще пробивается в щелку между уровнем песка за бортом и верхней кромкой иллюминатора.

Не смотря, что Лаврова качало от голода, большую часть дня он проводил теперь вне корабля, который отождествлял с гробом своих кошмаров. День за днем он наматывал ненужные километры вокруг корабля, выбиваясь из сил, проклиная планету, но упорно не поднимаясь на борт до самой темноты. Он готов был заночевать у шлюза, если бы не страх задохнуться от недостатка кислорода в скафандре или не риск быть смытым в океан приливной волной.

Кошмары… Галлюцинации… Бред…

На исходе девяносто седьмых суток они его совершенно измучили. Он отощал настолько, что не было сил вернуться на борт звездолета. Эту ночь он провел снаружи, прислонившись к открытому люку верхнего шлюзового отсека. Корабль погрузился в песок по самые брови, если проводить сравнение с человеком; наружу выглядывала только макушка. Продукты давно кончились. Лавров перешел на выделанную кожу, но ее надо было размягчать на пару.

Двинуть рукой — и то лень. Да и к чему? «Пропади все пропадом! — решил он. — Буду лежать вот так и ни о чем не думать. Дышать только что-то трудно… Ах да, кислород кончается, надо бы сменить баллон, но возвращаться на корабль, ползти до пятого отсека… Так далеко! А тут еще эти черти устроили шабаш. Забавные, придурки: такие волны, дождь, а им хоть бы что! Во, чудики!

Эй-эй, ты-то куда прешь? А ну, прочь! Иди, иди!»

Раза два Лавров взмахнул рукой, будто отгоняя кого-то. Вышло что-то невразумительное: не то призыв, не то приветствие, а это чучело огородное все ближе, ближе и рукой машет в ответ.

Когда же вся нечисть, словно в испуге, разметалась по сторонам, уступая место реальности, Лавров различил за стеклом шлема приближающегося чудовища человеческие черты.

Человек? На Проклятой? Помощь, что ли? Спасение?

Лаврова разобрал истерический смех.

Неизвестный, между тем, приблизился вплотную. Его ноги увязали в мокром песке. Губы безмолвно шевелились, но Лавров не различал ни звука: видимо, шлемы были настроены на разные длины волн. Из последних сил Лавров попытался встать на ноги, цепляясь за створку люка. Незнакомец протянул руку, стремясь поддержать его, Лавров поймал ее, и первое рукопожатие состоялось. Соприкоснувшись шлемами, Лавров услышал, а может бить прочел по губам: «Пойдемте, я помогу вам». Но тут черная пелена внезапно застила ему глаза, и Лавров потерял сознание.

Очнулся Лавров в ярко освещенной комнате с белыми стенами. С первого взгляда было ясно, что это корабельный лазарет, но не его, не Лаврова звездолета. Капли, равномерно падавшие в капельнице, словно отсчитывали мгновения. Лавров осторожно вынул иглу из вены и сел.

Его окружали груды медицинских приборов с бегающими по дисплеям осциллограммами и беспрестанно меняющимися цифрами.