Одиночество

«Я была мертва»…

Первая осмысленная мысль, что может прийти на совсем туманную голову, в которой осознание сковано и напоминает кусок льда. Лес был нескончаемым. Опять. Как и раньше, впрочем. Она не могла найти из него выхода. Который раз — один и тот же сон. Какая насыщенность красками, почти мистическим свечением, что прорывается сквозь кроны, просветы в густой листве, льется плотным потоком с неба, которого не видно… возможно, его и нет; вообще нет. В том «мире» нет чего-то важного, неотъемлемого от реальности. Впрочем: какой такой реальности? Которую она знает? А что она знает об этом…

И «там» и здесь — бурелом. Скученность обстоятельств — здесь. Непроходимая чаща — «там». Где-то там…

Потусторонний лес так же непонятен как и ее настоящая (односторонняя и кажущаяся?) явь. Что она ищет в том лесу? Естественность…

Непорочную оголенность порыва. Спокойную стихию ничем не прикрытой нежности. Марта умеет любить. Еще как. Но ему, кажется, все равно… Он защелкивает свой старенький и местами потертый (впрочем, сразу и не заметишь) кейс, он что-то бурчит себе под нос и смахнув обувной щеткой с лакированных ботинок присохшие разводы уличной жижи, устремляется к выходу с такой резвостью, будто она собирается догнать его и… никуда не пустить? Да, она вцепится в кожу почти новой, совсем недавно купленной (по ее же настоянию) куртки, вонзит в нее ногти, и сдавливая в пальцах свою страсть, утянет своего благоверного из узкого коридорчика давно не ремонтируемой квартиры. Утянет в свою нежность и беззвучное «люблю». Он не хочет так; поэтому он как можно скорее перемещается к двери, к выходу из этого «однообразного кошмара». Сам так и сказал когда-то. Изрядно набравшийся и как всегда в таких случаях угрюмый. Она, Марта — однообразный кошмар. Нашел же определение… там были еще некоторые дополнения, о которых ей даже не хочется вспоминать, а не то, чтобы произносить вслух. Рука все так же держит горло. Там спазм и ей трудно дышать. Скоро испуг пройдет. Странно… она не боялась в «том» лесу, но ей совсем не по себе сейчас, после того, как осознала, что лес ее отпустил…

Марта кашлянула. Затем шевельнулась, ощутив, наконец, свое тело как следует. Тяжесть медленно таяла, возвращая упругость и силу. Женщина глубоко вдохнула. Григорий должен уже вернуться. Она вовремя расцепила в себе оковы непонятного чувства; она снова смогла вырваться из безумно чарующего и ослепляющего сияния… и она погрузится в него опять, когда придет «время».

В замочной скважине входной двери провернулся с тихим металлическим щелчком ключ.

«Жаль, что это не воры» — Марта замедленно, как во сне поворачивает голову на звук. Пять-шесть шагов — и проход в узкий коридорчик; там еще метра четыре — и она успеет задвинуть фиксатор замка. Ее тело почти дернулось, собираясь встать. Или даже вскочить… взметнуться. Несколько шагов, потом еще. Дверь. Защелка. ВСЕ!

Она измучено закрывает теперь уже горячими ладонями лицо и тихо стонет. Мир колется как сухой и обжигающий до самого нутра лед: образ замирает в ее сознании и начинает медленно удаляться прочь, в никуда, во тьму. Ее сердце горячее. Оно — пламень.

Григорий?

А что, собственно, может измениться в их жизни?

Сплошные ряды еще не вынесенных бутылок, которые муж старается не замечать. Сдавать их в приемный пункт стеклотары ей приходится самой. А он делает вид что очень занят. У него есть другая жизнь — та самая, которая вовне, там, за пределами взаимного то ли неприятия (кажущегося, впрочем: ей хочется так думать), то ли обожания. А скорее всего и того, и того в избытке. Обожание с ее стороны. Неприятие с его. Чем не гармония? А разве можно устать от гармонии? К тому же, когда она так естественна…

Ужин в холодильнике. Тебе разогреть?

Угу.

Григория невозможно не любить. Он относится к разряду тех мужчин, которых всегда мало. Вот вы рядом с ним, вот имеете счастье поговорить, прикоснуться; уснуть на твердом и чуть ли не монолитном плече. И все равно мало. Чего-то не хватает. А, Марта, кстати, временами размышляла: в ней существенный недостаток этого неуловимого «чего-то» или в нем, все-таки. Не нашла ответ. А разве так просто найти? Ей не хотелось копаться в себе, искать причины там. Но ведь не может же она ковырять его неприступную суть? Конечно, не может. Только «угу». Это признак благодушия. Внутреннего равновесия. Возможно, они утвердили его проект. Хотя… какой еще проект? Она ничего толком об этом не знает: Григорий молчалив и серьезен. Уже давно. С того самого времени, как начал не слабо заливать «за воротник». Да, в ней ли дело? Чем она-то виновата, скажите на милость! «Чем виновата»…. Она может позволить себе так думать, сидя у окна и разглядывая плывущие в пустоте ее взгляда снежинки. Там за окном зима. Там ветер и холод. И снег. Иногда пурга. Тогда снежинок не видно — они перестают быть одиночествами, становясь общим и плотным потоком скученной ледяной пыли.