30 мин, 38 сек 16905
Девочка осторожно пошевелилась, и из груди тут же вырвался жалобный всхлип.
— Ну-ну, — успокаивал мужской голос. Открой глаза! — ласково попросил он.
Она покачала головой, попыталась заговорить, но голос, охрипший от ночных криков, был окончательно сорван, и она лишь беззвучно пошевелила губами. Настя слышала, как вокруг приближались люди, кто-то дал ей попить, кто-то укутал в теплое одеяло, и кто-то взял на руки. Все тело ломило от холода и дикой слабости.
— Ну, Сотников, как же вы так умудрились потерять дочь? Просто чудо, что она ничего себе не сломала и не замерзла, ночи сейчас холодные, а она промокла вся, наверняка упала в озеро.
— Настенька, — голос отца вытолкнул ее из полудремы. Она вздрогнула, окружающие звуки стали слышаться громче, девочка почувствовала на щеке теплое дыхание, кто-то поцеловал в висок и что-то неразборчиво бормотал. Она даже не поняла в какой момент оказалась в объятьях отца. Его рубашка пахла знакомой туалетной водой, и девочка осторожно открыла глаза. Отец не улыбался, он был встревожен и пристально вглядывался в лицо дочери, повторяя ее имя и крепче прижимая к себе, лицо его было бледным и испуганным, как и у Насти.
— Папа, — прошептала она.
— Давно пора вывезти этот хлам, — проворчал кто-то, проходящий мимо. — Приезжие дети вечно забредают сюда и нередко, а потом то ногу сломают, то страху натерпятся, то воспаление какое подхватят, а в прошлом году утопленника нашли на берегу, — продолжал рассуждать мужчина.
Настя осторожно повернула голову и посмотрела по сторонам, она не могла поверить своим глазам. Ее только что вытащили из карьера наверх, и отец нес ее через то самое поле, вот только никакого парка аттракционов там теперь не было. Местами валялся всякий хлам, обрывки цветных афиш, какие-то обломки, несколько подпорченных временем игрушек, а еще жуткая гусеница с круглой головой улыбающегося клоуна: старый детский паровозик зарос травой и был засыпан почерневшими и сгнившими листьями, но при этом беззаботно улыбался девочке той самой отвратительной улыбкой.
— А что здесь было? — спросил отец, тоже разглядывая старый детский аттракцион.
— Лет десять назад тут цирк бродячий осел, а теперь, что называется, «цирк уехал, а клоуны остались» — отмахнулся полицейский, недовольно оглядываясь вокруг. — Нехорошее тут место, карьер совсем рядом, и озеро там мутное и грязное, — он сплюнул на землю. — Надо осмотреть вашу дочь, она может серьезно простудиться.
— Ребенка уже допросили? — неожиданно появившийся высокий темноволосый мужчина, строго посмотрел на девочку, которая от его взгляда крепче прижалась к отцу.
— Денис, вот скажи мне — ты нормальный? Она провела ночь в лесу, промокшая до последней ниточки, она даже говорить не может толком, лучше скажи мне, медики уже здесь?— осуждающе взглянул на него коллега, светловолосый мужчина, нашедший девочку у озера.
— Эээ — замялся тот, — так едут уже, — совсем неуверенно ответил он.
Настя притихла в руках отца, теперь вместо холода ей было нестерпимо жарко, в горле свербило, во всем теле чувствовалась ломота и слабость.
Прибывшие медики не обнаружили ничего серьезного, кроме признаков переохлаждения. Девочке прописали постельный режим, антибиотики и еще кучу всего прочего.
— Что с тобой случилось, котенок! — ласково спросил отец, не позволивший сотрудникам правоохранительных органов допрашивать ребенка самостоятельно, поэтому двое мужчин в форме сидели на стульях у дальней стены и что-то записывали.
Настя только дома поняла, что на ней вместо окровавленного белого платья, была ее собственная куртка и тот самый сарафан, в котором она вчера вышла из дома, отправившись вслед за незнакомой девочкой. Не было и никаких кровавых разводов, кроме синяков, ссадин и редких царапин, оставшихся после прогулки в чаще леса.
Она взглянула в обеспокоенные глаза отца, на серьезных и сосредоточенных полицейских, ожидающих ее ответа, и не смогла сказать правды, потому как и сама толком ничего не понимала.
— Я… — каждое слово давалось с трудом, и боль сковывала горло, заставляя девочку давиться кашлем. — Мне стало скучно, — снова шепотом начала она, — и я решила погулять. Случайно забрела в лес и заблудилась, а потом провалилась в карьер и упала в воду, кажется, я смогла выбраться на берег, но так устала, что заснула — я больше ничего не помню, папа, — жалобно прошептала девочка, сдерживая кашель.
— Ты уверена, что была там одна? — с подозрением спросил тот, кого все вокруг называли Максимом.
— Да! — поспешно ответила девочка.
Мужчина нахмурился, словно не доверяя ей, и перевел взгляд на отца девочки.
— Почему ваша дочь была одна дома?— с подозрением спросил он.
— О, я уже объяснял вашему коллеге: мне пришлось уехать по работе, а Настя она очень самостоятельная, и она никогда раньше… — Игорь взглянул на дочь и тяжело вздохнул.
— Ну-ну, — успокаивал мужской голос. Открой глаза! — ласково попросил он.
Она покачала головой, попыталась заговорить, но голос, охрипший от ночных криков, был окончательно сорван, и она лишь беззвучно пошевелила губами. Настя слышала, как вокруг приближались люди, кто-то дал ей попить, кто-то укутал в теплое одеяло, и кто-то взял на руки. Все тело ломило от холода и дикой слабости.
— Ну, Сотников, как же вы так умудрились потерять дочь? Просто чудо, что она ничего себе не сломала и не замерзла, ночи сейчас холодные, а она промокла вся, наверняка упала в озеро.
— Настенька, — голос отца вытолкнул ее из полудремы. Она вздрогнула, окружающие звуки стали слышаться громче, девочка почувствовала на щеке теплое дыхание, кто-то поцеловал в висок и что-то неразборчиво бормотал. Она даже не поняла в какой момент оказалась в объятьях отца. Его рубашка пахла знакомой туалетной водой, и девочка осторожно открыла глаза. Отец не улыбался, он был встревожен и пристально вглядывался в лицо дочери, повторяя ее имя и крепче прижимая к себе, лицо его было бледным и испуганным, как и у Насти.
— Папа, — прошептала она.
— Давно пора вывезти этот хлам, — проворчал кто-то, проходящий мимо. — Приезжие дети вечно забредают сюда и нередко, а потом то ногу сломают, то страху натерпятся, то воспаление какое подхватят, а в прошлом году утопленника нашли на берегу, — продолжал рассуждать мужчина.
Настя осторожно повернула голову и посмотрела по сторонам, она не могла поверить своим глазам. Ее только что вытащили из карьера наверх, и отец нес ее через то самое поле, вот только никакого парка аттракционов там теперь не было. Местами валялся всякий хлам, обрывки цветных афиш, какие-то обломки, несколько подпорченных временем игрушек, а еще жуткая гусеница с круглой головой улыбающегося клоуна: старый детский паровозик зарос травой и был засыпан почерневшими и сгнившими листьями, но при этом беззаботно улыбался девочке той самой отвратительной улыбкой.
— А что здесь было? — спросил отец, тоже разглядывая старый детский аттракцион.
— Лет десять назад тут цирк бродячий осел, а теперь, что называется, «цирк уехал, а клоуны остались» — отмахнулся полицейский, недовольно оглядываясь вокруг. — Нехорошее тут место, карьер совсем рядом, и озеро там мутное и грязное, — он сплюнул на землю. — Надо осмотреть вашу дочь, она может серьезно простудиться.
— Ребенка уже допросили? — неожиданно появившийся высокий темноволосый мужчина, строго посмотрел на девочку, которая от его взгляда крепче прижалась к отцу.
— Денис, вот скажи мне — ты нормальный? Она провела ночь в лесу, промокшая до последней ниточки, она даже говорить не может толком, лучше скажи мне, медики уже здесь?— осуждающе взглянул на него коллега, светловолосый мужчина, нашедший девочку у озера.
— Эээ — замялся тот, — так едут уже, — совсем неуверенно ответил он.
Настя притихла в руках отца, теперь вместо холода ей было нестерпимо жарко, в горле свербило, во всем теле чувствовалась ломота и слабость.
Прибывшие медики не обнаружили ничего серьезного, кроме признаков переохлаждения. Девочке прописали постельный режим, антибиотики и еще кучу всего прочего.
— Что с тобой случилось, котенок! — ласково спросил отец, не позволивший сотрудникам правоохранительных органов допрашивать ребенка самостоятельно, поэтому двое мужчин в форме сидели на стульях у дальней стены и что-то записывали.
Настя только дома поняла, что на ней вместо окровавленного белого платья, была ее собственная куртка и тот самый сарафан, в котором она вчера вышла из дома, отправившись вслед за незнакомой девочкой. Не было и никаких кровавых разводов, кроме синяков, ссадин и редких царапин, оставшихся после прогулки в чаще леса.
Она взглянула в обеспокоенные глаза отца, на серьезных и сосредоточенных полицейских, ожидающих ее ответа, и не смогла сказать правды, потому как и сама толком ничего не понимала.
— Я… — каждое слово давалось с трудом, и боль сковывала горло, заставляя девочку давиться кашлем. — Мне стало скучно, — снова шепотом начала она, — и я решила погулять. Случайно забрела в лес и заблудилась, а потом провалилась в карьер и упала в воду, кажется, я смогла выбраться на берег, но так устала, что заснула — я больше ничего не помню, папа, — жалобно прошептала девочка, сдерживая кашель.
— Ты уверена, что была там одна? — с подозрением спросил тот, кого все вокруг называли Максимом.
— Да! — поспешно ответила девочка.
Мужчина нахмурился, словно не доверяя ей, и перевел взгляд на отца девочки.
— Почему ваша дочь была одна дома?— с подозрением спросил он.
— О, я уже объяснял вашему коллеге: мне пришлось уехать по работе, а Настя она очень самостоятельная, и она никогда раньше… — Игорь взглянул на дочь и тяжело вздохнул.
Страница
6 из 9
6 из 9