Глаза напротив

Улица, стелющаяся впереди, сейчас казалась зеркально отражённой. Одна дорога убегала к горизонту, застроенному гаражами. Вторая дорога падала вниз. Такая же дорога с такими же гаражами. А секунды таяли. Первая, вторая, третья. Шумное дыхание слона вибрировало в ушах, а мостовая содрогалась от тяжёлой поступи. И всё же улицы были неодинаковы. Глаза, метавшиеся от одного пути к другому, ловили детали, как на картинках «Найди восемь отличий». И одним из отличий, которые выхватил суматошный взор, была надпись «Почта». На опрокинутой дороге. Я шагнул вперёд… и вниз. Нога волшебным образом прошла сквозь твердь горизонтали. Я не уловил странное мимолётное движение, внезапно развернувшее тело и поставившее его на ранее отвесную плоскость. За спиной… Вернее, теперь над спиной протопали ноги опоздавшего врага, и смачно хрустнула будка таксофона, которую неуклюжий слоняра вырвал из стены. Топот быстро затих. То ли слонам не положено бежать по вертикали, то ли он сюда и не собирался. Я пожал плечами и отправился на почту.

Фиолетовые символы квитанции. «19» и «45». Тире между цифрами размазалось, больше напоминая плюс. Девятнадцать рублей сорок пять копеек. Сумма, за которую моё завещание вручат Славику. Девятнадцать часов сорок пять минут. Время, когда я увидел впервые улицы, наплывающие друг на друга. Улицы горизонтальные и улицы вертикальные.

Вчера, именно в это время, я коснулся взором витрины и утонул в ней.

Я любил необычные витрины с ранних лет, когда за стеклом «Детского Мира» нашёл кукольный город. Куклы на цветных кубиках, крохотные чемоданчики, наборы посуды, детали автомобильчиков, мохнатые зверьки, пёстрые мячики… Но нечто, живущее в каждом ребёнке, превращало обыденное в запредельное. Я видел красочный дворец, где каждая из комнат жила странной текучей жизнью. Протягивались ниточки отношений. Я понимал, что улыбчивый доктор Айболит несёт касторку с четвёртого на второй этаж к малышке, укрытой одеялом в крохотной кроватке. Я видел, как два механика чинят автомобиль для дамы, собирающей багаж в центральных апартаментах. Я знал, что рыжий щенок потерялся и ждёт, когда к нему спустится Барби из квартиры на чердаке. И Барби знала, что щенок потерялся. Не зря же она печально глядела вдаль, туда, где за прозрачной преградой начинался совершенно некукольный мир.

Есть картины, где в цветных узорах прячутся трёхмерные рельефы. Пёстрая плоскость проваливается внутрь, и взор восхищается сундучком с сокровищами. Кажется, протяни руку и коснёшься…

Достаточно увидеть хотя бы одну необычную витрину, чтобы уметь обращать остальные столь же загадочными окнами в иные миры.

Та витрина разнообразием не блистала. Бордовые портьеры, окантованные золотом бахромы, низвергались из сумрачных высот, расплёскиваясь волнами кровавого моря. На полочках, невидимых в полумраке, вытянулись разнокалиберные вазочки. А в центре — шахматная доска, словно замершая в полёте над кровавыми волнами. Чёрные и белые фигуры составляли запутанную композицию, игра между невидимыми шахматистами была в полном разгаре. Собственно, чёрными и белыми фигуры назывались с натяжкой. Не сахарно-белые, а благородного цвета слоновой кости. Не угольно-чёрные, а наполненные густым соком граната. Настоящие произведения искусства, так подробно неведомый мастер выточил мельчащие детали. Виднелись даже морщинки на лицах воинов-пешек. Шахматы подчиняли себе всё пространство. Даже вазочки, зависшие в сумраке, тоже казались фигурами, которым не нашлось места на доске. Уже не нашлось. Или ещё не нашлось.

В отличие от трёхмерных картинок в мир витрин проникнуть можно. Зайти в магазин и взглянуть на загадочную страну с изнанки. Толкнув стеклянную дверь, я оказался в уютном холле. Из полумрака выдавались массивные комоды прошлых веков. За тусклыми стёклами темнели силуэты предметов, пришедших из бурных эпох прошлого. Но к ним явился не оценщик, не покупатель, не коллекционер. В темноте пробирался зритель, опоздавший к началу представления. Он спешил к единственному месту, обласканному светом прожекторов, где шахматная доска выглядела не клетчатым квадратом, а полем битвы разъярённых гладиаторов, за которыми наблюдают тысячи затаивших дыхание зрителей.

Фигуры застыли, но игра света рисовала им крохотные, призрачные движения, будто они готовились к рывку, который забросит бойцов в самую гущу схватки. В затылок громко дышал Славик, недоумевая, зачем мы покинули улицу, наполненную милашками и красотками. Его настырное нетерпеливое дыхание, не мешало мне наслаждаться панорамой битвы шахматного мира. Я протянул руку и коснулся фигуры в центре доски.

Тогда он и возник, будто выткался из темноты, низенький худощавый китаец. Сумрак скрадывал черты его лица, но что-то восточное выпирало несомненно. Он словно сошёл с картины на рисовой бумаге, белевшей в мглистом провале между комодами. Там, меж гор с белоснежными шапками, петляли тонкие ниточки рек.