30 мин, 0 сек 13049
На этот раз я не утруждаю себя стуком. Врываюсь в сени. В дверях стоит человек-рептилия. В его чешуйчатых руках винтовка. Тем лучше.
— Где она?!
Он молча уступает мне дорогу.
Мельком думаю, как удобно будет ему ударить меня прикладом в затылок, врываюсь в горницу.
В глаза бросаются белые кружева ночной рубашки, сквозь них в неверном сиянии свечей темнеет стройное гибкое тело.
Я поспешно отворачиваюсь:
— Одевайтесь, прошу вас! Вам нужно срочно покинуть деревню!
— Вы?! А где…
— Лепрекон? Он не придет.
— Откуда вы знаете?
— Что он лепрекон? — мне хочется кричать, кусаю губу. — Посмотрите на меня! Неужели вы не видите, кто я сам?!
— Вижу, — говорит она.
За спиной шуршит ткань.
— Он вернулся? Я знала, что он вернется.
— Кто он такой?
— Истинный Арлекин.
— И у него флейта, — говорю я. — И он чем-то очень рассержен.
— Любой рассердится, если его убить.
Кутаясь в черный балахон, она подходит вплотную.
— Вы хотели что-то сказать мне?
— Теперь это уже не важно, — говорю я. — Езжайте же, дорога каждая минута!
В бездонных глазах ее мерцают огоньки свечей.
Она порывисто подается вперед и жадно целует меня в губы. Жадно и коротко, сердце пропускает удар, я хватаю ртом воздух, а она уже выходит на улицу в сопровождении чешуйчатого телохранителя.
В ушах моих звучит ее последняя фраза, вовсе не произнесенная вслух: «я устала… если бы ты знал, как я устала»…
На негнущихся ногах, с замершим сердцем, я следую за ними.
На козлах фургона уже сидит великан с идиотическим выражением, из-за его спины выглядывают карлик и мальчик-обезьянка. Слепая старуха бормочет что-то внутри, видимо, молитву.
На противоположном конце села разгорается пожар, слышна матерная брань, утробный рык и частый треск выстрелов.
Женщина скрылась внутри фургона, не удостоив меня прощальным взглядом.
Человек-рептилия с чешуйчатым лицом, не выражающим никаких эмоций, коротко кивает мне. Забавно, между нами есть что-то общее.
— Ну, трогай! — кричу я великану почти весело. — Аллюр три креста, верзила!
Подхватив ножны, бегу по чавкающей грязи в сторону пожарища, где идет бой.
Я бегу на звук флейты, сжимая шашку.
Навстречу мне бросаются укутанные истлевшими саванами фигуры, скалят челюсти, в пустых глазницах клубится тьма, тянут жадные суставчатые пальцы, я уворачиваюсь, рублю наотмашь, перескакиваю через тела, падающие в грязь, рассыпая облака праха.
Истинный Арлекин стоит на самом краю кладбища, спиной ко мне. Он босиком, на нем холщовый балахон в заплатах и бубенчиках, на голове рваная соломенная шляпа — должно быть, позаимствовал свой наряд у пугала.
Он продолжает выводить на флейте чистую, виртуозную мелодию.
Губы мои горят от поцелуя — я ведь даже не знаю имени — Коломбины?
Может быть, у меня что-то получится.
Во всяком случае, терять мне нечего. Ведь с этими, костлявыми, выползающими из-под замшелых крестов мне навстречу, у меня есть кое-что общее.
— Эй, пугало!
Арлекин отрывает флейту от бледных губ, поворачивает голову.
Глаза его, в просвете скрывающего лицо тряпья, блестят искренним удивлением.
— Дама просила передать, что устала!
Шашка со свистом рассекает воздух, соломенная шляпа и ее содержимое, крутясь волчком, летят к кладбищенской ограде. Навстречу уже тянутся жадные костлявые лапы.
Я бегу обратно, к центру села, мертвяки неспешно преследуют меня, тоскливо вопя вслед.
На пустыре доедают чье-то тело. Кажется, Ратке.
По улице приходится двигаться медленнее, увязая в грязи, замотав лицо башлыком от ядовитого дыма, летящего отовсюду вместе с длинными языками пламени от горящих изб.
Навстречу выбегает Соболь. На нем разорванная рубаха, лицо укрыто платком, в одной руке сабля, в другой — эскадронный штандарт.
— Ну, кто еще?! — орет бегущий следом Лещ. — Выходи на меня!
Он стреляет из наганов с двух рук, по преследующим меня умертвиям. Рукав его черкески горит, он не замечает, яростно скаля клыки. В змеиных глазах пляшут блики пожарища.
— Змей, как раз тебя ищем! Присоединяйся к вечеринке!
— А где Марафет? Где остальные?!
Лещ в ответ только машет револьвером.
— Флейта больше не играет, слышал? — спрашивает Соболь.
— Сложно музицировать без головы, — киваю я.
— Отлично! Нам бы еще пулемет!
С обоих концов улицы, сквозь клубы дыма, на нас идут медленные, неповоротливые тела. Утробно ворчат, скаля голые десны, поводят обожженными лапами.
Перепрыгивая через тела, уклоняясь от падающих горящих балок, бежим к позиции у колодца.
Страница
7 из 9
7 из 9