Настя

Даже цветы и сорняки, которые через какое-то время проклюнутся на этих продолговатых холмиках, будут безжиненно-ледяными, отмеченными дыханием вечной и необратимой смерти.

— Что ты делал на кладбище? — спросила Настя, нависая надо мной так, что длинные волосы цвета акациевого меда, падали на мое лицо так густо, что казалось я и правда захлебываюсь тягучей сладкой массой, в тщетной попытке поймать перекошенным ртом глоток свежего воздуха.

— Как ты узнала? — спросил я, подаваясь вперед, в попытке слиться с ней в едином порыве.

Настя негромко застонала, прогнулась кошкой. Тонкие пальцы с длинными ногтями подпиленными по старой моде — острыми клинками, впились в мои плечи, едва не располосовав до крови.

— Я многое знаю, — наконец ответила она, голос звучал приглушенно, с хрипотцой, будоража и без того разгулявшееся воображение.

Она откинулась назад. Я привстал, потянулся к ней, поймал губами налитую бордовую земляничку, на темном, чуть морщинистом, и почти идеально круглом, блюдечке.

Настя закусила губу, сдерживая стон и себя, стараясь не сорваться с медленной пытки, в галоп бешеной скачки.

— Давай завтра… вместе прогуляемся там? — предложил я, закрыв глаза, и вслушиваясь в ощущения, волнами прокатывающимися по телу.

— Нет.. не хочу… и ты не ходи, — выдохнула Настя, расслабленно падая мне на грудь.

Мы молча лежали, слушая дыхание и громыхающий в ночной тишине стук сердец друг друга.

— Обними меня, — прошептала она, с истеричным надрывом в голосе.

Я обнял. Но остановится на этом не смог…

Сумасшедшие ночи сменяли одна другую, разделенные приступами головной боли, апатии и слабости. Таблетки и витамины помогали слабо, и все чаще и чаще приходилось переступать через себя, что бы выйти на улицу, прогуляться, подышать свежим воздухом. Это единственное, что пока все еще приносило облегчение, и придавало сил.

Я все чаще приходил на кладбище, побродить в тишине, подумать о жизни. Но все мысли тем или иным путем приходили к Насте и нашим отношениям. Она ругалась на меня за эти прогулки, но объяснить причину отказывалась, так и оставаясь неразрешенной загадкой. Я не знал о ней ровным счетом ничего. Говорить о себе Настя не любила, все попытки расспросить, умело гасила томными, многообещающими взглядами, и нежными поцелуями прохладных губ.

Весна уже подходила к концу, и все чаще, я предлагал Насте съездить в Юрмалу. Пусть, для купания время еще не пришло, но посидеть в дюнах, глядя на набегающие на берег волны, подышать морским воздухом, напоенным густым ароматом йода — разве это не удовольствие?

Она отказывалась с сожалением в голосе, объясняя это загруженностью на работе. Даже по выходным, рано утром, пока я еще спал, она собиралась и отправлялась на работу, о которой наотрез отказывалась говорить.

Я смог привыкнуть к ее скрытности. Единственное, что меня удивляло, так это то, что я, крупный, здоровый мужик, едва ползал по утрам, после бурных бессонных ночей, а она, хрупкая девушка, полна энергии, как кролик Энерджайзер.

Изредка, мы прогуливались перед сном, когда улицы уже пустынны, но солнце, по-летнему, не торопится нырнуть за горизонт, безропотно уступая место ночи. Мы проходили моим старым маршрутом, до железной дороги и обратно. Любовались расцветающими за низкими заборами яблонями, вишнями, и, конечно же, сиренью. Я украдкой срывал густо пахнущие цветы, и украшал ими соломенную косу моей возлюбленной.

У железной дороги, раскинули ветви несколько старых каштанов. Зная мою к ним слабость, Настя не торопила меня, когда я подолгу курил глядя на белые, треугольные свечи.

Как-то, в начале июня, мы возвращались домой. Оставалось пройти совсем чуть-чуть, когда из часовенки на территории кладбища, вышел поп, и, не обращая на нас внимания, торопливо пошел к троллейбусной остановке, надеясь успеть на последний троллейбус. Он шел прямо нам на встречу. Тротуар узкий, не разминуться. Когда до него оставалось не больше десяти шагов, Настя вдруг шагнула на проезжую часть, дернула меня за руку, и буквально утащила на другую сторону дороги. Погруженный в свои мысли поп, не обратил внимания, продолжая отмерять асфальт широкими, торопливыми шагами. Длинная черная ряса, мела тротуар, едва не путаясь у него под ногами.

— Ты чего? — спросил я Настю.

— Не люблю попов, — хмуро сказала она.

— Ты их просто готовить не умеешь, — пошутил я.

— Их как не готовь… горькие, и от них тошнит.

Этой ночью, ее ласки были особо изощренными, с неожиданным садистским уклоном.

К концу июня, меня уже не беспокоил тот факт, что я несколько месяцев не притрагиваюсь к диссертации. Научная работа отошла на второй план, казалась мелким и несущественным делом. Апатия стала моим неразлучным спутником в отсутствие Насти. Привык я и к сонливости, и к отсутствию аппетита.