Настя

Последний лист взвился в воздух, и дверь с треском распахнулась, выламывая филенку, ударилась о стену и замерла, словно впрессованная в стену. На пороге стояла Настя. Совершенно обнаженная, длинные пшеничные волосы, неестественно длинные, невесомым облаком струятся в стороны, образуя невесомую ауру вокруг тела, но мне напомнили змей медузы горгоны, ищущих свою жертву.

Васильковые глаза, равнодушными льдинками смотрели на меня и сквозь, от чего ужас сковывал члены, вгоняя в ступор и шок. Зато лицо, безжизненное, отливающее синевой трупа, перекошено злобой и ненавистью, точно посмертная маска, снятая с демона.

Скрюченные пальцы, с загнутыми длинными когтями, протянулись через всю комнату, удлиняясь и истончаясь, бескостно извиваясь, как тянущаяся к жертве пиявка. Заверещав раненым зайцем, я отпрыгнул назад, и выставив перед собой распятие и остатки библии, торопливо забормотал единственное, что пришло в голову:

— Отче наш, иже еси на небеси. Да святится имя твое. Да будет воля твоя. Да приидет царствие твое, яко на земли и на небеси…

Суккуб, скрывавшийся под маской девушки, дернулся словно от удара хлыстом. Завыл, зарычал, и бросился вперед, намереваясь сбить меня весом тела, но коснувшись распятия, с электрическим треском отлетел назад, с грохотом врезавшись в стену. С потолка посыпалась штукатурка.

— Хлеб на насущный, даждь нам днесь. И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим…

Губы безостановочно бормотали Отче Наш — единственную молитву, что случайно отложилась в памяти. Никогда прежде не считая себя верующим, в этот момент, я верил. Верил искренне, всем сердцем, всей душой. Не было в мире человека, более верующего в могущество Господа нашего.

Суккуб вскочил, и снова бросился на меня. Раз за разом его отбрасывало назад, но он не сдавался. Упрямо рвался вперед. С оскаленных клыков капала пена, с шипением падающая на доски пола. В тех местах, куда попадали капли, взвивались струйки дыма, и оставались глубокие, неровные язвы.

— И избави нас от лукавого. Да не введи нас во искушение. Аминь!

Суккуб захрипел. И замер. Я перевел дух, в надежде, на чудо. Но стоило об этом подумать, как он вновь прыгнул. Не успев защититься распятием, я упал. Плечо ошпарило кипятком. Вывернув голову, я увидел как разорванный рукав свитера, стремительно набухает от крови. Суккуб, присев на корточки, плотоядно слизнул с когтей карминовые капли. Меня едва не вывернуло на изнанку, когда кончик языка с легкостью пробежал по всей руке до локтя от мизинца.

Загнав меня в угол, чудовище снова захохотало, и, мощно оттолкнувшись, бросилось вперед, с твердым намерением на этот раз разорвать в клочья.

Сила удара отбросила меня назад. Безумно хохоча, суккуб навис надо мной, медленно преодолевая защиту библии и распятия.

Когти приближались к моему горлу.

Я смотрел на страшную оскаленную маску, отыскивая знакомые черты, и не находя их. Горечь утраты до боли сдавила сердце. Только в этот момент, я понял, насколько сильно полюбил Настю. Было ли это наваждением насланным на меня этим существом, или настоящей любовью? Плевать, главное, что я любил. И сейчас, потерял частичку себя.

Слезы хлынули из глаз. Я взмолился к Богу, всем сердцем, обратился к Нему. Умоляя спасти. Не меня. Спасти грешную душу той, которую так сильно любил.

— Отче наш, иже еси на небеси… — дрожащим голосом начал я.

И тут, вторя моим словам, в комнате раздался сильный голос перекрывший надсадный хохот суккуба:

— Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum11.

Суккуб замолчал. В его глазах впервые мелькнули чувства, и этими чувствами был панический страх.

Разбросанные по комнате листья библии задрожали и взмыли в воздух, складываясь под потолком в идеальный круг, вращающийся по часовой стрелке. Взгляд суккуба метнулся вверх, прикипая к шуршащему хороводу, медленно наливающемуся голубоватым сиянием.

— Adveniat regnum tuum, — продолжал голос, и стены вибрировали в такт отчетливо произносимым словам.

Сжимая распятие обеими руками, я зачарованно слушал, медленно осознавая, что голос доносится из самой середины круга. И с каждым словом, сияние разгоралось все ярче и ярче.

— Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen.

Истошный тоскливый вой резанул по ушам. Чудовище скорчилось в судорогах. Когти заскребли доски пола, оставляя глубокие борозды. Тело то выпрямлялось и застывало дрожащей струной, то ломалось пополам, сворачиваясь в тугой, скулящий комок плоти.

Страницы под потолком полыхнули нестерпимым светом, наполнив комнату голубым сиянием. Суккуб взвыл. Дернувшись последний раз, чудовище замерло.