Конец Жопы

А ведь были еще и «в-третьих», и «в-четвертых», и «в-пятых»… Теперь дочери за двадцать, не работает, не учится, а зачем? Ведь можно бабушке с матерью мстить за отрезанные головы и пятерки по английскому языку. И мне, за то, что ушел, отомстила. Имя, фамилию и отчество поменяла. Одно приятно, говорят, недавно она бабушку веником побила, когда та отказалась на нем вокруг дома полетать.

Так вот, я открыл дверь и увидел Наташу.

— А, привет, Эллис, как дела? — сказала ее Жопа, не дав мне ни слова сказать, ни впустить дочь в квартиру. — Ты, я вижу, беременна, что так? Замуж вышла?

— Нет, просто захотела и забеременела.

— Здорово. «Захотела и забеременела»! Просто шик! А муж есть?

— Нет, — ответила спокойно.

— А, ты наверное, работу хорошую нашла?

— Нет, я не работаю. Слушай, хватит болтать, я за деньгами пришла, дай мне тысяч сто, — именно такую сумму, а то и вдвое больше, приходя ко мне, заявляла дочь.

— Сто тысяч?! У меня таких денег нет, — удивилась Жопа. — Ты же знаешь, я не работаю сейчас.

— С книжки сними.

— С книжки? Хм… А можно из кошелька?

— Можно.

Жопа взял мой кошелек, лежавший на трюмо, покопался в нем, достал пятитысячную купюру, которую недавно предлагал хулиганам, отдал Наташе. Та недоуменно посмотрела, но Жопа, вручив ей от щедрот своих еще тысячу, закрыла дверь.

— Ну и гад ты! — сказал я, когда мы улеглись на диван.

— Ну, гад, а что? — зевнула, то есть пукнула Жопа.

— Надо было девочке больше денег дать, беременна все-таки.

— А! Деньгами людям не поможешь, а дать ей профессию или желание работать я не могу. Это во-первых. А во-вторых у матери ее денег в сто раз больше, чем у… чем у меня, и она еще типа работает. А что ты с матерью ее развелся? Расскажи, мне интересно.

— Теща на меня неровно дышала, ведь ненамного старше была…

— Так трахнул бы ее?

— И мысли не было, противная она. Мне вообще с тещами не везло, прям беда.

— Противная, противная. Так это же хорошо, ведь чем человек не красивее, тем ты краше.

— Жопа ты…

— Сам жопа. Три раза был женат и три раза тебя лоханули. Так что лежи и не пикай.

Пикать я уже не мог. Я страдал. Теща все-таки ухитрилась сделать меня несчастным.

После обеда день Жопа проехалась по магазинам, чтобы приодеться к свиданию — мои шмотки, прагматически приобретенные, ее не устраивали. Покупки она делала как заядлая женщина: обстоятельно, с интересом и не торопясь. Меня же в магазинах всегда клонит в сон, на этот раз я ему не сопротивлялся. После обеда, мы прилегли на диван — было жарко, около тридцати градусов, точно, и Жопа прибавила мне звук (именно так — прибавила звук), видимо, ей было скучно или просто хотела поговорить по душам, прежде чем я исчезну навсегда.

— Понимаешь, ты всю свою жизнь прожил в призрачном мире, и потому все твои достижения есть достижения в кавычках. Настоящая жизнь — другая. В ней очень мало правды, любви и дружбы, а если где-то их много, держи ухо востро — тебя кто-то хочет надуть или использовать, что одно и тоже…

— Ты прав, меня всю жизнь использовали, — вздохнул я. — Жены, друзья, не говоря уж о всяких проходимцах.

— А друзья чем не угодили?

— Мама как-то сказала, что они меня обожают, потому что дом мой всегда для всех них открыт, как холодильник, и всегда можно посидеть до полуночи или даже до утра.

— Вот видишь! А будь ты умнее, ты сам бы мог их использовать в своих целях.

— Ну, это так скучно. Интриговать, врать в глаза, притворятся. Ради чего? Чтобы поиметь лишний кусок или почувствовать себя умнее облапошенного дурака?

— Дурак — ты. Жизнь это борьба, в которой побеждает не сильный или умный, а беспринципный.

— О-го-го! Так ты собираешься стать подлецом?

— Почему стать? Мы, задницы, с рождения такие. Главное наше удовольствие — это насрать в чьем-то райском садике, обосрать кого-нибудь исподтишка или на виду, засрать врага так, чтобы задохнулся или даже утонул в дерьме.

— Или просто напердеть? — сказал я, потому что Жопа от наплыва чувств с чувством навонял.

— Да! Это всегда приятно.

— Говнистый ты…

— Ну да! Натура у меня такая.

— А я совсем другой. Я люблю своих друзей, люблю, потому что их знаю, знаю, на что способны. Знаю, кто из них в драке встанет рядом, плечо к плечу, а кто малодушно убежит, потому что папа его не учил драться, но разбираться в Рерихе. Мне нравится влюбляться и делать глупости. Знаешь, я до сих пор помню, как в юности первый раз подарил девушке Гале букет цветов, это были красные флоксы, которые я нарвал в саду у друга Сапова, потом он на немке женился, теперь в Германии живет. Я летел к ней на крыльях с этим простеньким букетом, пахшим травой, летел, уверенный, что все на свете смотрят на меня.