Добавить в моё избранное
35 мин, 38 сек 14753
А во рту у неё торчало что-то типа кляпа. Так я подумал по началу. «Спокойно, малышка. Всё хорошо. Мы из милиции», — произнёс я. Ха! Я ещё тогда подумал, что она и так через чур спокойна, НЕНОРМАЛЬНО спокойна, и ей совершенно похрен — из милиции мы или же ангелы небесные.
Я наклонился к ней и только тогда понял, что то, что я принял поначалу за кляп, на самом деле вовсе не кляп. Признаться, в тот момент мне жутко захотелось сблевануть, потому что во рту у неё был член и мошонка, и вовсе не в качестве кляпа: она крепко держала их в зубах, как собака кость. Не, не поперёк. Нормально. Ну, в смысле, как все девки, когда в рот берут. Просто… Бля! Не знаю как объяснить! Надо это видеть, чтобы понять. У меня так мой бульмячик держит, с таким же упёртым выражением в зенках.
Когда я коснулся её плеча, то она даже не шолохнулась, лишь крепче сжала челюсти. Я провёл у неё перед глазами рукой и сказал:
— Похоже она ничего не видит. — А потом добавил: — И судя по всему не слышит.
— Что будем с ней делать? — спросил кто-то из сержантов. — Надо бы наверно вынуть у неё… это… изо рта-то..
— Ты что ли это сделаешь? — говорю я ему в ответ. — Я лично за это дерьмо браться не собираюсь. Да притом ты потрогай её: она же вся как каменная. Может судорога какая?…
Эмвэдэшники вынесли Ольгу Петровец в точно такой же позе в какой она сидела в углу подвала, только когда приехала скорая и врач сделал ей какой-то укол. Но и тогда тело её оставалось словно бы окоченевшим, а челюсти плотно сжатыми. Гениталии вынули у неё изо рта в больнице, вставив между зубов скальпель и используя его в качестве рычага, и как только это было сделано, из её глаз потекли слёзы, а напряжённые мышцы стали расслабляться. Но сознание так и не вернулось к ней, и последующие годы лечения в лучших психотерапевтических центрах страны не дали никаких результатов. Большую часть времени она проводила на корточках, обхватив руками колени, в углу своей палаты, устремив остекленевший взгляд на только ей видимые вещи. Она ждала. И в каждую минуту своего ожидания она видела одно и то же: разрываемого на куски Алёшку и веера крови разлетающиеся по подвалу; а затем — наплывающую на неё чудовищную многорукую фигуру Хозяина Подвалов и его шёпот-приказ: «ДЕРЖИ ЭТО», — после чего словно громадный паук лёг ей на лицо — это была ладонь Хозяина, — и челюсти её послушно сомкнулись на чём-то тёплом и мягком. Она не знала, что это такое ни тогда, ни годы спустя. Она была поглощена страхом, всё её сознание растворилось в ужасе и готовности выполнить то, что ей приказывали, и когда кто-то или что-то — она не видела окружающего мира, а лишь порой ощущала его воздействие, — забрал у неё то, что она должна была держать в зубах, она поняла, что обречена. Вот тогда-то и началось её ожидание. Ожидание неминуемой расплаты за невыполненную ею волю Хозяина Подвалов. Ожидание, заставляющее её забиваться в угол своей палаты и чуть покачиваться из стороны в сторону под заунывное, бесконечное «М-М-М». Лишь изредка — раз в два-три месяца — её стеклянные, смотрящие в мир иной, глаза оживали и в них плескалась ртуть паники. Врачи заметили эту закономерность и высказывали множество предположений по поводу причины этого, но никто не знал истинной. А заключалась она в том, что раз в два-три месяца Ольга Петровец чувствовала: Хозяин здесь, внизу, в подвале больницы или клиники, где она в тот момент находилась; он бродит там, по тёмным подвальным катакомбам и остановившись, наконец, точно под тем местом, где находилась девочка, поднимает своё лицо-маску вверх и смотрит, смотрит на неё сквозь межэтажные перекрытия…
буль — пит-бультерьер.
Каролина отодвинула ногой половицу, которая закрывала крышку подпола и крикнула через плечо, берясь за кольцо люка:
— Саша! Принеси-ка мне с уличного стола банки с огурцами!
Спрыгнув на верхнюю площадку бетонной лестницы подвала, которая находилась на пол метра ниже уровня пола, она упёрла руки в бока и, уже начиная сердиться на нерасторопность сына, вновь окликнула его.
— Да несу, несу… — донеслось до неё с улицы в ответ.
Потом раздались шаги на крыльце, скрипнула дверь в дом и десятилетний мальчуган вошёл в коридор с трёхлитровой банкой солёных огурцов в руках.
— Ну наконец-то, — недовольно сказала Каролина, беря банку из рук сына. — Я уж думала, что до ночи здесь просижу.
— Я из-за твоих банок такого жука упустил! — с мировой скорбью в голосе пожаловался мальчишка.
— Ничего, — Каролина поставила банку у себя в ногах, — другого поймаешь, а сейчас принеси мне ещё одну банку.
Саша ушёл за банкой, а она спустилась на несколько ступенек вниз, так, что её голова оказалась ниже уровня пола и она могла видеть, что находится под домом: битые кирпичи, промасленные тряпки, доски и вообще какой-то непонятный древний хлам.
Я наклонился к ней и только тогда понял, что то, что я принял поначалу за кляп, на самом деле вовсе не кляп. Признаться, в тот момент мне жутко захотелось сблевануть, потому что во рту у неё был член и мошонка, и вовсе не в качестве кляпа: она крепко держала их в зубах, как собака кость. Не, не поперёк. Нормально. Ну, в смысле, как все девки, когда в рот берут. Просто… Бля! Не знаю как объяснить! Надо это видеть, чтобы понять. У меня так мой бульмячик держит, с таким же упёртым выражением в зенках.
Когда я коснулся её плеча, то она даже не шолохнулась, лишь крепче сжала челюсти. Я провёл у неё перед глазами рукой и сказал:
— Похоже она ничего не видит. — А потом добавил: — И судя по всему не слышит.
— Что будем с ней делать? — спросил кто-то из сержантов. — Надо бы наверно вынуть у неё… это… изо рта-то..
— Ты что ли это сделаешь? — говорю я ему в ответ. — Я лично за это дерьмо браться не собираюсь. Да притом ты потрогай её: она же вся как каменная. Может судорога какая?…
Эмвэдэшники вынесли Ольгу Петровец в точно такой же позе в какой она сидела в углу подвала, только когда приехала скорая и врач сделал ей какой-то укол. Но и тогда тело её оставалось словно бы окоченевшим, а челюсти плотно сжатыми. Гениталии вынули у неё изо рта в больнице, вставив между зубов скальпель и используя его в качестве рычага, и как только это было сделано, из её глаз потекли слёзы, а напряжённые мышцы стали расслабляться. Но сознание так и не вернулось к ней, и последующие годы лечения в лучших психотерапевтических центрах страны не дали никаких результатов. Большую часть времени она проводила на корточках, обхватив руками колени, в углу своей палаты, устремив остекленевший взгляд на только ей видимые вещи. Она ждала. И в каждую минуту своего ожидания она видела одно и то же: разрываемого на куски Алёшку и веера крови разлетающиеся по подвалу; а затем — наплывающую на неё чудовищную многорукую фигуру Хозяина Подвалов и его шёпот-приказ: «ДЕРЖИ ЭТО», — после чего словно громадный паук лёг ей на лицо — это была ладонь Хозяина, — и челюсти её послушно сомкнулись на чём-то тёплом и мягком. Она не знала, что это такое ни тогда, ни годы спустя. Она была поглощена страхом, всё её сознание растворилось в ужасе и готовности выполнить то, что ей приказывали, и когда кто-то или что-то — она не видела окружающего мира, а лишь порой ощущала его воздействие, — забрал у неё то, что она должна была держать в зубах, она поняла, что обречена. Вот тогда-то и началось её ожидание. Ожидание неминуемой расплаты за невыполненную ею волю Хозяина Подвалов. Ожидание, заставляющее её забиваться в угол своей палаты и чуть покачиваться из стороны в сторону под заунывное, бесконечное «М-М-М». Лишь изредка — раз в два-три месяца — её стеклянные, смотрящие в мир иной, глаза оживали и в них плескалась ртуть паники. Врачи заметили эту закономерность и высказывали множество предположений по поводу причины этого, но никто не знал истинной. А заключалась она в том, что раз в два-три месяца Ольга Петровец чувствовала: Хозяин здесь, внизу, в подвале больницы или клиники, где она в тот момент находилась; он бродит там, по тёмным подвальным катакомбам и остановившись, наконец, точно под тем местом, где находилась девочка, поднимает своё лицо-маску вверх и смотрит, смотрит на неё сквозь межэтажные перекрытия…
буль — пит-бультерьер.
Каролина отодвинула ногой половицу, которая закрывала крышку подпола и крикнула через плечо, берясь за кольцо люка:
— Саша! Принеси-ка мне с уличного стола банки с огурцами!
Спрыгнув на верхнюю площадку бетонной лестницы подвала, которая находилась на пол метра ниже уровня пола, она упёрла руки в бока и, уже начиная сердиться на нерасторопность сына, вновь окликнула его.
— Да несу, несу… — донеслось до неё с улицы в ответ.
Потом раздались шаги на крыльце, скрипнула дверь в дом и десятилетний мальчуган вошёл в коридор с трёхлитровой банкой солёных огурцов в руках.
— Ну наконец-то, — недовольно сказала Каролина, беря банку из рук сына. — Я уж думала, что до ночи здесь просижу.
— Я из-за твоих банок такого жука упустил! — с мировой скорбью в голосе пожаловался мальчишка.
— Ничего, — Каролина поставила банку у себя в ногах, — другого поймаешь, а сейчас принеси мне ещё одну банку.
Саша ушёл за банкой, а она спустилась на несколько ступенек вниз, так, что её голова оказалась ниже уровня пола и она могла видеть, что находится под домом: битые кирпичи, промасленные тряпки, доски и вообще какой-то непонятный древний хлам.
Страница
8 из 10
8 из 10
