Срок годности

— Поэтому… понимаете, Валя, никакого следствия не будет… нам не надо ничего узнавать… нам надо спасать ситуацию… потому что этот случай… он повторится… очень скоро. И без вашей помощи мы не сможем сделать так, чтобы… чтобы остановилось… вот это. — Павел наконец закончил свой прерывистый монолог, выжидательно и с отвращением глядя на ломтик ветчины. Валя выжидательно смотрела на Павла, пытаясь понять хоть пару его фраз…

Ломтик ветчины дернулся. Явно и сильно.

Валя зажмурилась.

— Он… слабенький, Валя, не бойтесь…

Она услышала, как Павел запирает живую ветчину в сейфе.

— Вот это — мелочь, Валя… но опасность есть, большая, и она затаилась сейчас в том кафе… но вырвется, и не такими вот… маленькими кусочками. Валя, нам с вами надо обязательно побывать в том кафе… кое-что сделать, чтобы… не…

Валя решительно отказалась, и Павел отвез ее домой.

Она всю ночь смотрела комедии — и очень боялась уснуть.

А Павел ночью поехал в аэропорт — встречать своего босса, хозяина хамелеона. Босс прибыл с большим чемоданом — значит, надолго. В машине они ничего не обсуждали, только договорились встретиться рано утром в кабинете — босс никогда не говорил о делах на ходу.

Валя сидела в постели. Она не думала о погибших, ее не мучила совесть. Она не задавалась вопросами, где же служит Павел, что вообще случилось… Перед глазами возникал образ дергающейся ветчины — и сразу приступы тошноты и ужаса. Но потом был звук закрывающегося сейфа, голос Павла — облегчение.

Зайти в это кафе? Увидеть… то самое? То, что своим видом убило почти сто человек?

Босс, приехав в служебную квартиру, сразу отпустил Павла и лёг спать. Павел приехал домой и тоже лёг спать.

Валя знала, что спать не сможет. Ей было нехорошо. Сквозь тошноту и отчаяние она обдумала свое положение — и обозначился выбор. Или быть далеко от неведомой мерзкой жути — но одной, без защиты, и если жуть придет сама… Или пойти прямо к этой жути — но с Павлом, который об этой жути что-то знает… и, наверное, что-то может против нее…

Павел крепко спал, его босс крепко спал, и даже Валя под утро все же уснула.

В шесть утра, не вставая с постели, Валя позвонила Павлу. Радость в его голосе дала ей сил позавтракать, собраться и дождаться машины.

— Отлично, — сказал Павел боссу, перед тем как поехать за Валей. — Девушка передумала сама, и быстрее, чем я надеялся. Может быть, она покажет себя хорошо…

Босс согласно кивнул, глядя на хамелеона. Он соскучился по своему индифферентному питомцу, прекрасно понимая, что хамелеон не замечал ни отсутствия, ни присутствия хозяина.

Босс Павла славился тем, что в его присутствии у людей отпадали все вопросы. Им ничего не хотелось знать. Кто он, где служит, зачем и почему спрашивает — неважно, неинтересно. Даже вопрос «Что здесь творится?» таял под его взглядом.

За свой специфический взгляд он получил прозвище — Рыбоглаз. Глаза у него были светло-серые, не стальные, а прозрачные, не ледяные, а прохладные.

У Рыбоглаза был особый талант. Он мог очень по-разному смотреть. Мог делать свой взгляд прожектором, лазерным лучом… зеркальцем в руках стоматолога. Но даже в самом пристальном взгляде была безучастность глубоководной рыбы.

В остальном — обыденная внешность. Если не считать очень благородной формы рук. И способности плавно и ловко двигаться — как рыба в воде…

Характер… характер у него был, как у хамелеона… для каждой ситуации — своего цвета, а в целом — бледно-зеленый и холодный. Говоря о Рыбоглазе, люди разводили руками или пожимали плечами.

Имя его было — Пётр. Конечно, ходили шуточки про этих двух напарников: Пётра и Павла. Осторожные такие шуточки, поскольку задевать Павла не хотели, а Петра — боялись. На всякий случай боялись.

Босс бодро поздоровался с Валей, назвался Петром Рыбоглазом — к своему прозвищу он привык даже больше, чем к фамилии, тем более что так его называли не только на работе… приятно улыбаясь, пообещал девушке все сейчас же объяснить, и стал выливать на нее информацию — осторожными, выверенными дозами.

Валя сидела перед ним, словно кролик перед удавом. Медленно подступала уже хорошо знакомая темная волна дурноты… Но не босс Павла был тому виной — а извивающиеся ломтики ветчины на столе. Рыбоглаз неспешно изрекал тяжеловесный лженаучный бред… но совсем рядом с его руками подрагивало мерзкое и неопровержимое доказательство этого бреда — ожившее мясо в пластике.

Оно несколько изменилось со времени последней встречи с Валей… увеличилось, набухло.

— Мы часто говорим, что мир сошел с ума, — ровным ясным голосом объяснял Пётр Рыбоглаз. — В нашем случае эти слова можно понимать почти буквально. Не в том смысле, что мир стал безумным, а в том, что он стал больным, ненормальным. Почему? Об этом разговор будет позже, очень серьезный и долгий разговор.