Срок годности

Теперь у нее получалось. Легко, даже почти само собой. Концентрация — расслабление — концентрация — расслабление, мир смазывается, становится весь каким-то расплавленным, мягким, а потом — резкая боль в спине, мерзкая боль в висках, и все. Победа.

И еще одно преимущество теперь было у Вали. У нее теперь был полный обзор. Она видела спиной. Глазами Рыбоглаза. Красными, блестящими глазами на спине. Пришлось спустить кимоно, идти почти голой по пояс… Да это не важно, чай, личинки не смутятся, дойти бы.

Валя дошла до лестницы на второй этаж и стала подниматься. Поднялась спокойно, без приключений. На втором этаже было несколько закрытых дверей. И одна открытая. Кабинет менеджера. Валя вошла в этот кабинет.

Здесь было полно личинок, маленьких и очень больших, но они Валю не трогали, даже не шевелились вовсе и не смотрели на нее. Здесь было светло, потому что очень большое окно, за которым — пожарная лестница. Выход наружу. Спасительный выход из кафе.

Простая офисная мебель. Светлая. Шкаф с разноцветными папками-сегрегаторами. Порядок. Чистота. И резкий, безумный, непонятный, неестественный запах. И самая большая мерзость на столе. Огромная ветчинно-розовая голова. С крошечными черненькими точками глаз. Без ушей. Без носа. Рта тоже нет, ну только тоненькая щелочка, из которой медленно выползают личинки.

Глаза Петра на Валиной спине помочь, конечно, ничем уже не могли. Его советы…

«Никогда не допускайте мысленного контакта по инициативе этой гадости». Конечно, эта гадость вот-вот войдет в «мысленный контакт», и тогда уже никакие внутренние рывки не помогут. Или эта гадость просто нападет. Не мысленно, а физически. Присосется. Сожрет.

Валя немножечко изменилась за этот день. Она решила начать первой. Концентрация — расслабление, концентрация — расслабление…

Глазами Петра Валя увидела, как открывается дверь… как входит Рыбоглаз. Медленно, шатаясь входит. Не как пьяный, как очень усталый, старый или больной человек. Два темных, аккуратных отверстия на лице. Слепом неподвижном лице, белом и твердом, как фарфор.

Концентрация — расслабление, концентрация — расслабление.

Правая рука Рыбоглаза сгибалась не так. Локтем вперед. Для слепого он шел все-таки уверенно — у него было чертовски хорошее обоняние. И слух. И зрение, принадлежавшее теперь — но ненадолго — Вале.

Он прошел мимо Вали. Он подошел к столу. Встал рядом. Гадость не реагировала на него. Похоже было, не был он уже вполне человеком. Но и гадостью еще не стал. Гибрид. Помесь рыбы и человека, монстра и классного профессионала.

Валины мысли бегали спокойно, свободно — и обреченно. Гадость не торопилась, не спешила. Спокойно смотрела на валю крошечными, противными черными булавочными глазками, утопавшими в мерзком розовом мясе. Глазки крошечные, но как хорошо они выражали предвкушение…

Валя даже о Павле успела вспомнить. Вспомнить его, представить — и все. Концентрация — расслабление, концентрация — расслабление. Мысленный контакт становился тесней. Мир мягчел, расплавлялся, сознание покрывалось белым прозрачным гелем, перед глазами все дрожало — плавно, приятно дрожало.

Девушка попыталась освободиться. Резко рвануться. Побороться. Она собрала все силы.

Губы Рыбоглаза чуть-чуть шевелились. Голоса не было, шепота не было, но Валя читала по губам. «Не надо, не надо».

Валя не послушалась его, но отвлеклась на миг, упустила момент, потеряла долю уверенности — и вместо резкого внутреннего рывка получилось безнадежное внутренне трепыханье. Валя застряла в болоте мысленного контакта с Большой Гадостью. И Гадость тут же перехватила инициативу.

Концентрация — расслабление, концентрация — расслабление… это происходило помимо воли девушки, она японской куклой в кимоно, страшненькой куколкой с глазами на спине покорно приближалась к Хозяйке. Шла все тверже, все изяшней, все быстрее. Страха не было, была обида на жизнь, что-то вроде обиженного вопроса к миру, к миру с истекшим сроком годности. Или был страх. Был. Потому что КАК это будет — КАК именно ее пожрет Большая Гадость, КАК она умрет, какой будет эта боль? И как мало осталось до этого минут… секунд…

«Давай, давай»… — вот что теперь молча говорили губы Петра. Глаза на спине Вали закрылись.

Прикосновение. Да, просто запредельно мерзкое. Противное. Отвращение. И быстрое, плавное погружение, обволакивание… липко, влажно. И мерзкий победный писк. Вот, вся Валя внутри Большой Гадости.