Исповедь

Окружающие дома закручиваются во все убыстряющемся хороводе. Из каждого окна на нас смотрят люди, внимательно наблюдающие за зрелищем, но не испытывающие желания помочь. Кто-то должен подойти и подсказать как действовать. Ведь я такой маленький, я не знаю что делать.

Вокруг никого.

Силюсь крикнуть: «Мама, помоги!», но лишь захлебываюсь слезами.

Вокруг никого.

Вырвет или потеряю сознание. Надо срочно бежать домой, звонить родителям.

Вокруг никого.

Вытираю слезы о футболку с улыбающимся Кроликом.

Вокруг никого.

Смотрю на часы. Малюсенькие, игрушечные, на пластмассовом ремешке, подарены бабушкой на шестой день рождения. Циферблат — двенадцатилепестковый цветок: обозначены только четыре цифры, кратные трем. Маленькая стрелка между десятым и одиннадцатым лепестками, большая на восьмом. Без двадцать одиннадцать. Без двадцати одиннадцать — это значит сорок минут десятого. Сорок минут десятого — это значит: после десяти прошло сорок минут. Сорок минут десятого — это значит: до одиннадцати осталось двадцать минут. Это значит до полудня еще восемьдесят минут. Это значит до полуночи больше тринадцати часов. Это значит мама и папа придут нескоро. Это значит надеяться на кого-то не стоит. Это значит надо действовать самому.

Стон брата прерывает размышления.

Пулей долетаю до лестницы парадной, медленно, кряхтя, открываю массивную входную дверь со сломанным кодовым замком. Тяжело дыша, стою перед дверцами лифта. Поднявшись на цыпочках, еле достаю пальцами грязную кнопку вызова. Слева медленно расходятся дверцы грузового лифта. Стою, напряженного ожидая, когда они закроются или кто-то зайдет с улицы. Проходит целая вечность, прежде чем дверцы вновь смыкаются. Снова с трудом нажимаю кнопку. Снова крайне медленно расходятся дверцы грузового лифта. Снова стою, уставившись в полутемную кабину. Входить нельзя — лифт не почувствует моего веса, просто закроет дверцы, скушает, похоронит во тьме. Надо дождаться пассажирского или еще одного человека.

Перед глазами появляется брат, истекающий кровью, кровь проступает из каждой поры, заливая все тело. Ваня протягивает руки, умоляя поторопиться, отринуть страх и попытаться помочь.

Плохо. Хватаюсь за голову. Стены закручиваются во все убыстряющемся хороводе. Люди, прячутся за дверьми подъезда, наблюдая в щелочку, и не испытывая ни малейшего желания помочь. Кто-то должен подойти и подсказать как действовать. Ведь я такой маленький, я не знаю что делать.

Вокруг никого.

Захожу в кабину. Дотянувшись, нажимаю кнопку девятого этажа, поворачиваюсь к дверцам лифта.

Получится. Все будет хорошо. Ведь я еду, чтобы спасти брата.

Полоска света между дверцами уменьшается.

Все должно получиться. Скрещиваю пальцы и молю Бога помочь.

Темнота.

Закрылся.

Не пустил.

Скушал.

Замуровал.

Темнота облизывает тело слизким языком, заключая в кокон. Слезы увлажняют щеки. Стенки кабины бесшумно раздвигаются, делая ее бесконечной. Десять шагов влево, пятнадцать вперед — никакой разницы. В отдалении слышу Ее приближающийся, самодовольный смех, перемешивающийся стонами брата.

Сажусь на пол. Сжимаю в руке часики. Пытаюсь в темноте разглядеть время.

Секунды складываются в минуты, минуты в часы, прежде чем понимаю — не успел.

Ключ дважды оборачивается. Еще на восьмую часть — отходит защелка. Открываю дверь. Захожу.

Нажимаю кнопку на ручке — раскрывается зонтик. Со спиц на коврик капает вода. Закрываю дверь, щелкает язычок замка. Ставлю зонтик.

В темноте прихожей с потолка свисает разбитая лампочка. Под подошвами хрустит стекло. Прихожая изуродована: пол усыпан кусочками обшивки, ДСПшная поверхность усеяна массой вмятин, как поле боя после артобстрела. По оконному стеклу бьют струи дождя. В прихожей ощущается, хоть и еле уловимый, запах. Замираю перед висящим на стене зеркалом, на него из окон падает свет фонарей.

Чуть наклоняюсь, чтобы лучше разглядеть себя: впавшие щеки, выступающие скулы, мешки под воспаленными глазами, в уголках расползается сетка морщин. Зеркало разбито. Трясущимися пальцами провожу по отражению, ощущая острые грани каждой из частей впавших щек, разделенных на куски воспаленных глаз, сетка морщин в уголках стала еще более густой, выступающие скулы отделены от головы и парят.

Кровь из порезанных пальцев заполняет линии, разделяющие лицо на составные части.

Кровь стекает вниз зеркала по витиеватым линиям разлома и капает на пол.

Кровь из порезанных подушечек стекает по пальцам на ладони, в небольшое углубление между парой вен, достигает сгиба локтя и капает на пол.

Скинув по пути шапку и куртку, захожу на кухню. С каждым шагом все явственнее ощущаю запах. Хлопаю ладонью по выключателю: щелчок, но света нет. Ощущение: голова расколется через несколько секунд.