Добавить в моё избранное
35 мин, 57 сек 4196
Поэтому повёл тебя кружным путём. Он догадывался, что я где-то поблизости и обязательно вмешаюсь при первом удобном случае. Ты должен мне верить и идти со мной. У нас мало времени.
— Почему я должен верить тебе, если вас двое и вы одинаковые? — спросил Балашов, отступая.
— Чёрт, так и знал, что с этим будет проблема, — двойник студента беспомощно закатил глаза. — Ладно, посмотри на меня: я сутки не брился, у меня отросла щетина, а у синиза щёки гладкие — такими они были, когда он столкнул меня под поезд. С тех пор он меня не видел. Он скопировал мой вчерашний вид. Это тебя убеждает? Можешь провести ладонью по моей щеке, если тебе не видно.
Студент хотел подойти к Балашову, но оступился и чуть не упал.
— А вот и второе доказательство, — сказал он, хватаясь за стену. — Я близорук и спотыкаюсь на каждом шагу. Очки я потерял, когда упал на рельсы. С тех пор мыкаюсь кое-как. А у синиза очки на носу, так как он способен воспроизвести любую форму.
«Блин, как я сам упустил эту деталь?» — мысленно расстроился собственному промаху Балашов.
— Хорошо, ты меня убедил, — признал он вслух. — Держи свои очки. Совсем забыл о них. Сразу подобрал и с тех пор ношу в кармане. Показывай, куда нам.
Подворотня, в которой они разговаривали, по-видимому, была уже не той подворотней, рядом с которой находилась скульптурная композиция седана с пешеходом. По крайней мере, поддельный Канонов в ней так и не появился. Выйдя с другой стороны, студент и Балашов оказались в тёмном внутреннем дворике, в котором рос ветвистый дуб. Не задерживаясь, студент юркнул в ближайший подъезд и стал подниматься по лестнице, Балашов не отставал.
Забравшись на чердак, Канонов сказал:
— Это должно быть где-то здесь.
Он принялся исследовать чердак, заглянул за печную трубу и оттуда позвал Балашова: — Нашёл! Иди сюда!
Было темно и жутко. Балашов едва различал, куда ступает ногами. А вдруг он попался на удочку и это настоящий синиз заманил его в ловушку? — мелькнула в голове пугающая мысль. Но нет, синизу нужна книга, не резон ему убивать Балашова сейчас. Успокоившись на этот счёт, Балашов завернул за дымоход.
И оказался в туннеле метро.
Круглый в сечении туннель, освещаемый лампами на стенах, терялся вдали в обоих направлениях. По стенам и по потолку тянулись кабели. Пахло сыростью, бетоном и металлом.
Удаляясь от двери какого-то подсобного помещения, послужившего для них чёрным ходом с чердака, Балашов и Канонов шагали теперь в затылок по узкой служебной дорожке, что пролегала сбоку от железнодорожного полотна, при этом студент, шедший впереди, постоянно оборачивался, продолжая разговор, начатый в подворотне.
— Синиз хотел меня выманить и уничтожить, но так, чтобы ты ничего не заподозрил и не усомнился в подлинности его теперешней проекции. Вот и повёл тебя длинным путём. На самом деле достаточно было подняться на какое-нибудь высокое здание, стоящее над туннелем, и в нём обязательно отыскалась бы грань, общая для туннеля и вершины здания.
— Это почему? — спросил Балашов. — Нет, в целом я понимаю логику: верх и низ связаны друг с другом. Но почему это так?
— Ты слышал о тессеракте? Это такой четырёхмерный гиперкуб с восемью проекциями. Его свойства давно известны учёным по математическим расчётам. Если представить его проекции обычными комнатами, тогда да, поднявшись, условно говоря, на чердак, ты окажешься в подвале. Снаружи у такого дома-тессеракта ни чердака, ни подвала нет — все комнаты упрятаны внутри самого куба. Только тессеракт слишком примитивная фигура, в этом мире мы постоянно сталкиваемся с гораздо более сложными многогранниками, и никогда не можем предугадать наверняка, какие грани соприкасаются друг с другом. Зато синиз эти связи элементарно видит.
— Как он может их видеть? — не унимался Балашов.
Канонов разгорячился:
— Этого не объяснить. Вот ты, например, понимаешь, когда на листе бумаги нарисован трёхмерный куб? А почему? Потому что у тебя имеется представление о глубине. Оно формируется с детства и складывается в личный опыт. Но чтобы его развить, надо от природы обладать бинокулярным зрением. Одноклеточная хламидомонада довольствуется красным пятном, чтобы отличать тьму от света, потому что она питается светом. Ей ни к чему наш совершенный глаз. Но и наш глаз был приспособлен только для удовлетворения насущных потребностей наших далёких первобытных предков. Он не воспринимает радиоволны, инфракрасное излучение и ещё многое такое, о чём мы с тобой и теперь не догадываемся. Поэтому, находясь здесь, мы видим лишь трёхмерные проекции и не замечаем их четырёхмерной объёмности.
— Ладно, понял. Но почему, направляясь к «Островной», мы сейчас идём к ней, а не от неё, если всё вокруг шиворот-навыворот?
— Туннели метро как струны, в них нет резких поворотов, изломов пространства, по ним можно путешествовать, как в обычном трёхмерном пространстве.
— Почему я должен верить тебе, если вас двое и вы одинаковые? — спросил Балашов, отступая.
— Чёрт, так и знал, что с этим будет проблема, — двойник студента беспомощно закатил глаза. — Ладно, посмотри на меня: я сутки не брился, у меня отросла щетина, а у синиза щёки гладкие — такими они были, когда он столкнул меня под поезд. С тех пор он меня не видел. Он скопировал мой вчерашний вид. Это тебя убеждает? Можешь провести ладонью по моей щеке, если тебе не видно.
Студент хотел подойти к Балашову, но оступился и чуть не упал.
— А вот и второе доказательство, — сказал он, хватаясь за стену. — Я близорук и спотыкаюсь на каждом шагу. Очки я потерял, когда упал на рельсы. С тех пор мыкаюсь кое-как. А у синиза очки на носу, так как он способен воспроизвести любую форму.
«Блин, как я сам упустил эту деталь?» — мысленно расстроился собственному промаху Балашов.
— Хорошо, ты меня убедил, — признал он вслух. — Держи свои очки. Совсем забыл о них. Сразу подобрал и с тех пор ношу в кармане. Показывай, куда нам.
Подворотня, в которой они разговаривали, по-видимому, была уже не той подворотней, рядом с которой находилась скульптурная композиция седана с пешеходом. По крайней мере, поддельный Канонов в ней так и не появился. Выйдя с другой стороны, студент и Балашов оказались в тёмном внутреннем дворике, в котором рос ветвистый дуб. Не задерживаясь, студент юркнул в ближайший подъезд и стал подниматься по лестнице, Балашов не отставал.
Забравшись на чердак, Канонов сказал:
— Это должно быть где-то здесь.
Он принялся исследовать чердак, заглянул за печную трубу и оттуда позвал Балашова: — Нашёл! Иди сюда!
Было темно и жутко. Балашов едва различал, куда ступает ногами. А вдруг он попался на удочку и это настоящий синиз заманил его в ловушку? — мелькнула в голове пугающая мысль. Но нет, синизу нужна книга, не резон ему убивать Балашова сейчас. Успокоившись на этот счёт, Балашов завернул за дымоход.
И оказался в туннеле метро.
Круглый в сечении туннель, освещаемый лампами на стенах, терялся вдали в обоих направлениях. По стенам и по потолку тянулись кабели. Пахло сыростью, бетоном и металлом.
Удаляясь от двери какого-то подсобного помещения, послужившего для них чёрным ходом с чердака, Балашов и Канонов шагали теперь в затылок по узкой служебной дорожке, что пролегала сбоку от железнодорожного полотна, при этом студент, шедший впереди, постоянно оборачивался, продолжая разговор, начатый в подворотне.
— Синиз хотел меня выманить и уничтожить, но так, чтобы ты ничего не заподозрил и не усомнился в подлинности его теперешней проекции. Вот и повёл тебя длинным путём. На самом деле достаточно было подняться на какое-нибудь высокое здание, стоящее над туннелем, и в нём обязательно отыскалась бы грань, общая для туннеля и вершины здания.
— Это почему? — спросил Балашов. — Нет, в целом я понимаю логику: верх и низ связаны друг с другом. Но почему это так?
— Ты слышал о тессеракте? Это такой четырёхмерный гиперкуб с восемью проекциями. Его свойства давно известны учёным по математическим расчётам. Если представить его проекции обычными комнатами, тогда да, поднявшись, условно говоря, на чердак, ты окажешься в подвале. Снаружи у такого дома-тессеракта ни чердака, ни подвала нет — все комнаты упрятаны внутри самого куба. Только тессеракт слишком примитивная фигура, в этом мире мы постоянно сталкиваемся с гораздо более сложными многогранниками, и никогда не можем предугадать наверняка, какие грани соприкасаются друг с другом. Зато синиз эти связи элементарно видит.
— Как он может их видеть? — не унимался Балашов.
Канонов разгорячился:
— Этого не объяснить. Вот ты, например, понимаешь, когда на листе бумаги нарисован трёхмерный куб? А почему? Потому что у тебя имеется представление о глубине. Оно формируется с детства и складывается в личный опыт. Но чтобы его развить, надо от природы обладать бинокулярным зрением. Одноклеточная хламидомонада довольствуется красным пятном, чтобы отличать тьму от света, потому что она питается светом. Ей ни к чему наш совершенный глаз. Но и наш глаз был приспособлен только для удовлетворения насущных потребностей наших далёких первобытных предков. Он не воспринимает радиоволны, инфракрасное излучение и ещё многое такое, о чём мы с тобой и теперь не догадываемся. Поэтому, находясь здесь, мы видим лишь трёхмерные проекции и не замечаем их четырёхмерной объёмности.
— Ладно, понял. Но почему, направляясь к «Островной», мы сейчас идём к ней, а не от неё, если всё вокруг шиворот-навыворот?
— Туннели метро как струны, в них нет резких поворотов, изломов пространства, по ним можно путешествовать, как в обычном трёхмерном пространстве.
Страница
8 из 11
8 из 11
